Из первых рук

Сайт "БЫЛОЕ" публикует эксклюзивные мемуары первого секретаря Вязниковского райкома комсомола 1960-х годов, впоследствии консультанта отдела ЦК КПСС Кузьминых Валерия Дмитриевича. Это - вторая часть его воспоминаний о времени, о людях, которые были рядом, и о себе. Первая часть опубликована здесь: http://tsiplev.ucoz.ru/news/v_d_kuzminykh_vspominaja_byloe/2015-03-17-223

Самый молодой секретарь райкома в стране     

24 февраля 1976 года начал работу XXV съезд КПСС. Для руководства съездом из числа делегатов были избраны руководящие органы - Президиум, Мандатная комиссия, Секретариат. Нас, десять сотрудников из отделов ЦК ВЛКСМ, отобрали для оказания помощи Секретариату в работе по рассмотрению писем, обращений и документов, поступающих в адрес партийного форума. Разве думал я тогда, что судьба моя в дальнейшем даст крутой вираж.

Когда я работал в отделе школьной молодежи ЦК комсомола, то руководитель отдела  неоднократно обращал мое внимание на то, что необходимо писать тексты, особенно выступления (а приходилось писать очень часто и на разные темы) более возвышенно. В этой связи в голове моей порой происходила самая настоящая сшибка. Первое мое образование было физико-математическое. Я хорошо усвоил одну из математических аксиом: кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая. Другими словами, рассуждал я, чего рассусоливать, пиши короче и по существу. До Москвы я 14 лет проработал во Владимирской области – в Вязниковском районе и областном центре, древнем городе Владимире.

Не могу не остановиться на этом важном отрезке своего жизненного пути несколько подробнее. Я вырос седьмым ребенком в семье рабочего-железнодорожника, участника Гражданской войны, воевавшего с колчаковскими карателями. К слову, этого «интеллигента» - кровопийца в чёрном мундире я не стал бы сейчас обожествлять. Побывайте только в краеведческом музее г. Кирова (г. Вятка) и вам покажут снимки расстрелянных голых рабочих и сложенных в длину по 5-10 метров и по 2 метра в высоту, штабелями. Когда я это увидел в 1970 году своими глазами, у меня закружилась голова, и прошёл мороз по коже, вспотели ладони рук. Признаюсь, такого я не испытывал даже, когда видел всякие свидетельства зверства фашистов. Но это отдельная тема.

Школьником я был активистом и  пионерской, и  комсомольской организаций, вместе с товарищами участвовал, и даже был призером, Всесоюзного смотра технического творчества молодежи. В примитивных школьных мастерских мы строили своими руками действующие модели электровоза ВЛ-23, рельсоукладчика, снегоочистителя. Дело это было трудоемкое, в нас вырабатывалось упорство и терпение. Достаточно сказать, что только на монтаж действующего макета железнодорожной станции, размером 2х3 метра, пришлось использовать около 5 километров проводов различного диаметра.

К моменту окончания школы мы, втроем в семье, жили на инвалидную пенсию отца. Директор школы Иван Михайлович Зайцев, фронтовик, говорил, что мне надо ехать на учебу в Горьковский политехнический институт на факультет электрификации промышленных предприятий. Он считал, что в этом деле я смогу многого достичь. Но судьба распорядилась иначе. Учиться было не на что. Пошел работать в районное объединение «Сельхозтехника» слесарем по двигателям внутреннего сгорания. Благо эту специальность я приобрел еще в период производственного обучения в школе (на базе этого предприятия).

В период отчетно-выборной кампании был избран зам. секретаря комсомольской организации Вязниковского районного объединения «Сельхозтехника». В то время, при Хрущеве, всякие реорганизации следовали одна за другой. Нонсенс, но даже партию поделили на промышленную и сельскую. Были промышленные и сельские обкомы. Это было и в комсомоле. На местах не могли понять, как это можно отделить рабочего от крестьянина, ведь они являлись основой социальной базы КПСС. В то время сельскими комсомольскими организациями в районе ведал сельский комитет комсомола.

Так вот, через какое-то время меня вызвали в сельский комитет ВЛКСМ Вязниковского колхозно-совхозного производственного управления и предложили перейти на работу инструктором. Я спросил, не молод ли я. Лева Галактионов и Володя Суворов, которые были на 10 лет старше меня, секретари этого сельского комитета, почти в один голос сказали мне – молодость это тот недостаток, который со временем проходит. На том и порешили. Только добавили, на мероприятия не забывай приходить в галстуке, будешь выглядеть  старше, что я в дальнейшем и делал. Позднее, осенью 1964 года «Верного Ленинца», как тогда называли в газетах Н.С. Хрущева, сместили. Возвратились в основном к прежним формам управления и в партии, и в государстве.

Всего не расскажешь, но в возрасте 21 года пленум Вязниковского, тогда уже райкома ВЛКСМ, избрал меня первым секретарем. В аппарате все ответственные сотрудники были старше меня, а некоторые на 7 - 10 лет. Через какое-то время мне пришлось ехать во Владимирский обком КПСС на утверждение в этой должности. На бюро обкома партии по моему поводу развернулась целая дискуссия. Почти самая крупная сельская комсомольская организация в области и вдруг такой молодой секретарь. Да его просто сомнут! Особенно был против моего утверждения председатель облисполкома Тихон Степанович Сушков, фронтовик, авторитетный человек не только в нашей области. Как он будет давать указания на предприятиях и в организациях? - спрашивал он. Секретари обкома партии С.И.Сурниченко и А.Я.Абашкин возражали ему, как могли. Несколько раз пытался меня отстаивать первый секретарь обкома комсомола Владимир Николаевич Бедов (позднее мы с ним вместе очень слаженно работали во Владимире). Но все равно, в итоге меня не утвердили из-за моей молодости, очень уж сомневались, смогу ли я руководить такой районной организацией. Правда, пока разрешили поработать, а там  будет видно. Ладно, и на том спасибо.

Через несколько месяцев, по окончании очередного районного совещания Вязниковского партийно-хозяйственного актива, меня подозвал к столу президиума первый секретарь райкома партии (фронтовик) Алексей Ксенофонтович Елисеев и показал выписку из решения бюро обкома, в которой было записано следующее:

Слушали: О тов. Кузьминых В.Д.

Постановили: Принять предложение Вязниковского райкома КПСС, Владимирского обкома ВЛКСМ и утвердить Кузьминых Валерия Дмитриевича в должности первого секретаря Вязниковского райкома ВЛКСМ.

Печать и подпись – секретарь обкома КПСС М. Пономарев.

Как  мне потом сказал Валера Мольков, второй секретарь Владимирского обкома ВЛКСМ, в то время я был самый молодой первый секретарь райкома комсомола не только в области, но даже и в Российской Федерации. Что это такое, в то время я не осознавал. Больше думалось о работе.

Что можно сказать о структуре народного хозяйства и административном делении тогдашнего Вязниковского района. В районе насчитывалось 12 промышленных текстильных предприятий, 42 колхоза-совхоза, около 50 средних, восьмилетних и начальных общеобразовательных школ, 2 ПТУ, летный учебный Центр ДОСААФ, мстёрские, известные далеко за рубежами страны, фабрики:  лаковой миниатюры - «Пролетарское искусство», строчевышивальная - имени Крупской, «Ювелир». Были также другие фабрики, клееночная – имени Дзержинского, обувная. В районе даже была сапоговаляльная фабрика, которая поставляла свою продукцию - валенки, в Вооруженные Силы страны. Все было сосредоточено в основном в 12 рабочих поселках. Фактически наш район был маленькой областью.

По истечении свыше 50 лет (было время осмыслить свою жизнь), я могу с глубокой благодарностью сказать, что период работы в Вязниковском районе, это не просто строка в моей комсомольской биографии. Для меня, с точки зрения приобретения опыта и формирования моего мировоззрения, это была не школа, а самая настоящая академия, академия жизни и творчества,  ответственности за порученное дело, способности сопереживать, чувствовать людскую боль, испытывать желание хоть чем-то помочь людям. Знания и опыт, полученные в районе, которые я пронес через всю свою жизнь, потом неоднократно помогали мне выходить из трудных ситуаций, а иногда и критических.

Я с большой благодарностью вспоминаю всех тех, с кем мне посчастливилось работать в то время - и комсомольских активистов, и старших товарищей – партийных и советских руководителей,  председателей колхозов и директоров совхозов, руководителей промышленных предприятий, организаций.  

Замечу. Без всего этого мне было бы очень трудно, когда с должности заведующего отделом пионеров и школьников обкома комсомола меня избрали вторым, а вскоре первым секретарем Владимирского горкома ВЛКСМ. Ведь масштабы города, да и задачи, которые стояли перед самой городской комсомольской организацией, в сравнении с Вязниковским районом,  конечно, были несоизмеримыми.

Отступление от начала своего повествования мне пришлось сделать для того, чтобы читатель увидел - мое участие в обслуживании одного из высших органов партийного форума, было, для меня, совсем не случайным, фактически я был готов к этому.

 В Секретариате съезда, от нас требовалось излагать многостраничные письма и документы, поступавшие в адрес съезда, как правило, в объеме 15-35 страниц машинописного и другого текста, буквально в несколько строк. Ведь у членов Секретариата не было возможности читать каждую страницу, а решения им нужно было принимать оперативно, так объемы работы были большие. Здесь на меня сразу обратили внимание. Оказалось, что в умении коротко и ясно изложить содержание того или иного документа я обошел даже некоторых штатных сотрудников аппарата ЦК партии. Вот тогда я с благодарностью вспомнил и физико-математический факультет Владимирского государственного педагогического института имени Лебедева-Полянского. Выстроили там мои мозги!

В главном штабе партии

Месяцев через шесть меня пригасили референтом в одно из подразделений аппарата главного партийного органа, в котором я проработал вплоть до блокирования автоматчиками в милицейской форме здания ЦК на Старой площади. В то время я был в должности консультанта, которая по заработной плате приравнивалась к должности зав. сектором.

Когда в этот день  я уезжал в издательство «Правда», все было тихо. К обеду здание уже было окружено и мою служебную машину даже не пропустили. Я сразу все понял и пошел  на пост охраны, настоятельно попросил пригласить коменданта здания. Вышел полковник милиции. Я сказал, что мне нужно взять в своем кабинете лекарства, которые я принимаю несколько раз в день. Время приема уже вышло, все может кончиться плохо, я гипертоник. Он кивнул мне и ушел.

Минуты через три вышел с автоматом капитан милиции и пригласил следовать за ним. Прошли во внутренний двор, где стоял многоэтажный корпус, в котором находился мой кабинет. Документы для проверки попросили предъявить только в вестибюле, на входе. Я обратил внимание, что вооруженные люди в милицейской форме были на каждом этаже. Вошли в приемную (она была на двоих с моим руководителем  подразделения В.А.Беляновым), я отпираю дверь своего кабинета и чувствую, что капитан не делает попытки войти вместе со мной. Пришлось пригласить. Сделал я это не случайно. Наивно полагать, что мне нужны были только лекарства. Главное я считал своим долгом уничтожить несколько страниц. Подумал, что если будет работать уничтожитель бумаг, то капитан это услышит. Могут быть неприятности. Лучше пусть все видит сам.

Я был секретарем партийной организации подразделения, в котором работали 38 коммунистов, в их числе было 4 доктора наук, 18 кандидатов наук, остальные имели по два-три высших образования. В последние месяцы существования Советской власти коммунисты в день заработной платы приходили ко мне и делали добровольный взнос в помощь Музею В.И.Ленина.

Я посчитал, если новые власти будут копать глубоко, то увидят, что сотрудники, занимавшие одинаковую должность, делали разные по размеру взносы. Одни больше, другие меньше. Размер суммы взноса никто не устанавливал, а взносы были разные. Аналитик мог это увидеть, и к  тем, кто платил больше в равных условиях, могли быть претензии, как  наиболее сознательным. Кто тогда знал, как все обернется. Нужно было готовиться к худшему. Ведь  я до этого, в силу обстоятельств, читал материалы ряда расстрельных дел, полученных из соответствующих силовых структур СССР, определенного периода страны, Поэтому тут еще надумаешься, как поступить в той или иной ситуации.

Не хотелось, чтобы кто-то из моих коллег мог потом  невинно пострадать. Я показал капитану листы ведомостей и сказал, что хотел бы уничтожить их, дабы душа моя была спокойна. Он сразу дал согласие  и добавил, что тоже является секретарем партбюро в своем подразделении. С моего языка чуть не слетело, а в каком подразделении? Но воздержался. Замечу, и раньше, и потом я неоднократно встречал среди сотрудников милиции исключительно порядочных людей.

За время работы в аппарате ЦК партии я побывал в парторганизациях целого ряда союзных и автономных республик, областей. Первые командировки были связаны с проверками фактического исполнения писем и жалоб трудящихся, которые поручались рассматривать  местным органам с последующим докладом ЦК КПСС. Как я уже писал, в условиях Владимирской областной партийной организации, я в свое время прошёл такую школу, получил такой опыт, которые позволяли мне в дальнейшем успешно выполнять свои обязанности.

Практика была такова, что партийные комитеты союзных республик, как правило, по одному не проверяли. Слишком большой объем документов приходилось перелопачивать. Вот и на этот раз, мы с моим старшим товарищем, заведующим одним из территориальных секторов Василием Павловичем Ассоровым, бывшим фронтовиком, прилетели в Ереван.   В годы ВОВ он, подполковник контрразведки «Смерш»,  выявил резидента, а дальше и всю немецкую резидентуру, находившуюся во фронтовой полосе, целью которых был срыв готовящейся армейской фронтовой операции. Этим он спас жизни наших бойцов численностью до дивизии. Так было написано в документах, когда Василия Павловича награждали орденом Ленина.

 В ходе встречи с первым секретарем ЦК Компартии Армении Кареном Сероповичем Демирчяном (царство ему небесное), обсудили наши планы на командировку. Мой товарищ должен был осуществлять проверку в аппарате ЦК, а я ознакомиться с постановкой этой работы в аппарате Совета Министров республики, а также в Ереванском горкоме партии. Мне в помощь дали сотрудника орготдела аппарата ЦК, который в свое время окончил высшую партийную школу при ЦК КПСС. Бросилось в глаза, что он смотрел на нас с каким-то восторгом, доброжелательно. Мы с ним в Совмине, за недостатком времени, решили в первую очередь посмотреть, как исполняются письма, которые докладывались председателю Совмина Фадею Тачатовичу Саркисяну и его заместителям. Смотрели обстоятельно,  в течение почти недели.

Выводы по окончании проверки мы доложили президиуму правительства, сообщили  участникам заседания, что в аппарате правительства сложилась стройная система прохождения и исполнения писем, жалоб и заявлений, дальше рассказали обо  всём, что соответствовало или не совсем соответствовало требованиям постановления ЦК КПСС по этим вопросам. Товарищи внимательно меня слушали, подчеркнуто делали пометки в своих блокнотах. Но, когда я стал приводить вскрытые нами в ходе проверки не единичные факты направления жалоб о хищениях и злоупотреблениях, в частности о хищениях нефтепродуктов, в те республиканские организации,  в которых якобы  и совершались  хищения, то присутствующие на заседании, судя по их взглядам, почувствовали себя как-то, неуютно. Ведь эти факты свидетельствовали о грубейшем нарушении порядка работы с письмами, в том числе требований соответствующего Указа Верховного Совета СССР.

Я называл вещи своими именами. Как ни печально, но основное количество таких  писем, поступивших в Совмин республики, систематически направлялись по личному указанию первого заместителя председателя правительства (русского по национальности) без контроля  их исполнения. Я высказал мнение,  что это, похоже, уже криминал. Тогда первый зампред правительства Совмина буквально взорвался и стал обвинять меня в том, что я некорректен в выражениях, не даю отчета своим словам и т.д. Председатель правительства Саркисян Фадей Тачатович его кое-как утихомирил. Я вел себя невозмутимо, понял, что шапка на некоторых присутствующих уже загорелась.

Заседание закончилось, стали прощаться. Я спросил Фадея Тачатовича, все ли в порядке? К моему удивлению он ответил, да не совсем. Предъявите, пожалуйста, подтверждение своим выводам. Ничего не скажешь, деликатный был человек, с солидным ученым именем. Договорились встретиться на следующий день, в субботу в составе – Ф.Саркисяна, его первого заместителя и меня. Не знали они, что все копии материалов, на основании которых я сделал выводы о нарушениях, уже в ходе проверки по моей просьбе  были пакетированы и офицер фельдсвязи буквально через несколько часов после конвертования доставил пакет на мое имя в ЦК КПСС. Со  мной можно было сделать все, что угодно, но хотите или нет, а документы уже были в Москве.

 Часть из этих материалов были анонимные письма. Почту тогда в ЦК КПСС анализировали основательно. Статистика показывала, что факты, указываемые в анонимках, при проверках подтверждались почти в 20 процентах случаев. Так, что такие письма должны были проверяться, наряду с авторскими.  На местах все знали об этом. После доклада на заседании президиума Совмина, своему товарищу из ЦК Компартии республики я сказал, что надо позвонить в Главснаб Армении и предупредить, что завтра утром будем у них интересоваться судьбой писем о хищениях нефтепродуктов, которые направлялись туда первым заместителем председателя правительства без контроля  исполнения. А он мне говорит: что Вы, так нельзя, я армянин, я их лучше знаю. Они за ночь все сделают, концов не найдете! Поручите мне завтра утром съездить  туда, и они никуда  не денутся!

В дальнейшем, как мы и предполагали, все эти письма, лежали в сейфе руководителя Главснаба республики без рассмотрения. На следующий день я предъявил первым руководителям Совмина республики целую пачку писем, которые были изъяты в Главснабе, и им не был дан ход. Тем самым я подтвердил наши выводы, сделанные в сообщении на заседании Президиума Совета Министров Армении по поводу грубейших нарушений. Прощаясь, как говорится в таких случаях,  стороны уважительно пожали друг другу руки. Шутки шутками, а могли ведь, и завалить меня.

 Приятное впечатление произвела проверка в Ереванском горкоме партии, где первым секретарем был Нерсесян. Они вместе с первым секретарем ЦК К.С.Демирчяном были, как бы это сказать, одной выкройки. Наводили порядок, как говорил К.С.Демирчян, в Армянском государстве. Через полтора месяца был проведен расширенный пленум ЦК Компартии республики, на котором была дана всем вскрытым фактам должная оценка. Впоследствии ряд должностных лиц лишились своих постов.

Добавлю, в свое время Москва настоятельно рекомендовала избрать   К.С.Демирчяна первым секретарем ЦК Компартии Армении во многом  потому, что он был сирота и не оброс родственными связями, был честный и принципиальный. В постсоветское время его жизнь трагически оборвалась от рук убийцы прямо во время заседания республиканского Парламента, председателем которого он был избран большинством голосов. Люди ему верили. И в новых условиях он старался не давать растаскивать республику. Когда мне домой позвонили товарищи из Еревана и сообщили эту страшную весть, у меня внутри все оборвалось. Не ошибусь, если скажу, что даже сейчас, после смерти, он своим авторитетом продолжает положительно влиять на дела в Армении.

Пригодился физмат

Пришлось потрудиться и на информационной ниве. Через меня проходили все материалы аграрного, науки и учебных заведений, планово-экономического отделов ЦК. Мы анализировали и обобщали соответствующие материалы и, если находили, что-то важное новое, которое можно использовать в дальнейшей работе партийных, советских и хозяйственных органов, об этом информировали ЦК в виде записок в объеме не более 7 страниц машинописного текста. Работа была не только интересная, но и ответственная. Никакой отсебятины не допускалось, только беспристрастная констатация фактов.

Моей работе способствовали, безусловно, и физмат, и факультет партийного строительства Академии общественных наук при ЦК КПСС, который я к тому времени окончил с красным дипломом. Во время работы в информационном подразделении всячески поощрялась инициатива.  Никуда не нужно было ходить и что-то доказывать. Анализируй, обобщай и своевременно докладывай. А там решат, как с твоим материалом поступать. Приведу один пример, но он характерный для той обстановки. В конце сентября я принес руководителю информационного сектора одновременно две записки по 6-7 страниц. Одна была по проблемам среднего образования, вторая по энтомофильным культурам и пчеловодству.

Несколько слов о второй записке. В ней говорилось, что в СССР мало внимания уделяется развитию пчеловодства. Дания, страна, которую, образно говоря, перепрыгнешь в один прыжок, производила товарного меда в несколько раз больше, чем в нашей стране. В ФРГ, если человек вывозил на лето ульи ближе к площадям, на которых возделывались культуры, требующие опыления пчелами, то предпринимателю за это еще и доплачивали. А у нас  наоборот. Порой даже запрещали устанавливать пасеку, например, там, где были посевы энтомофильных культур (в частности, гречиха). Пчелы болели вариотозом, средств борьбы с этим заболеванием выпускалось очень мало, ну и т. д. Принес записки своему руководителю Вячеславу Петровичу Буторину. Он прочитал их с явной неохотой и сказал: ну разве это за проблемы? Ладно, положи, доложим. На том и расстались. Я про них и забыл, других дел было по горло.

В один из дней, примерно через неделю-полторы, иду по ковровой дорожке нашего длинного коридора, а навстречу идет Буторин. Обратил внимание, что у него лицо было красного цвета, сам какой-то весь всклоченный. Говорит мне, Валерий Дмитриевич, что это, никак не пойму, что это? Спрашиваю его, так в чем же дело, Вячеслав Петрович? Что произошло? А он говорит, да по вашим запискам Секретариат ЦК принял постановление, в котором поручил Правительству СССР поправить сложившееся положение в стране с пчеловодством. А он все продолжал про себя говорить, как же я в свое время не увидел, как же так. Видимо, когда он принес мои записки руководству отдела, то кроме всего высказал и свое не очень позитивное мнение. Его не послушали и вот результат. Честный был товарищ, признался, что не смог оценить их важность для страны. А через неделю мне звонят из секретариата отдела и приглашают зайти. Вот тебе, бабушка  и юрьев день, распишитесь в ведомости. Вам премия в размере должностного оклада. У меня такие случаи в дальнейшем были не единожды.

  Напрашивается главный вывод: в информационно-аналитической работе пустяков не бывает. Это как в воспитании ребенка. Будешь водить постоянно ребенка за ручку, и говорить, как все надо делать, лишать его самостоятельности, тогда будешь воспитывать и содержать его до самой его пенсии. Не случайно нам была дана полная свобода в выражении своих наблюдений. Конечно, и отбор в это подразделение был тщательный. Достаточно сказать, что среди нас работали несколько бывших заместителей главных редакторов печатных изданий. Не семечками ребята торговали, имели солидный опыт и в анализе событий, и в подаче материала.

Нельзя не сказать несколько слов и о личной реакции на наши некоторые материалы со стороны руководства ЦК. Когда Генеральным секретарем Центрального Комитета партии стал Ю.В.Андропов, то первым, кого он пригласил к себе, были не секретари ЦК, не руководители правительства, не министры, а заведующий нашим отделом, член Ревизионной комиссии КПСС Борис Павлович Яковлев. Человек с колоссальным опытом. Ранее он возглавлял ряд обкомов партии. В ЦК его перевели с должности заместителя председателя Комитета народного контроля РСФСР.

Юрий Владимирович попросил Яковлева еженедельно давать ему для ознакомления до десятка наиболее характерных писем, поступивших в ЦК КССС. Вскоре пришло письмо, написанное участниками совещания преподавателей школ, техникумов и высших учебных заведений, которое проводилось, кажется, в городе Краснодаре. В письме было страниц 35, написано от руки и посвящено  проблемам обучения и воспитания молодежи.

 Я никогда не читал письмо запорожских казаков турецкому султану. Но думается, стиль письма, терминология письма учителей и преподавателей совещания были еще колоритнее. Создавалось впечатление, что они писали обо всем наболевшем, и что могло придти им в голову, только что не было матерщины. Решили,  надо докладывать. Но как же Юрий Владимирович будет все это читать. Написали на одну страницу аннотацию. Прослезились - оказалось, что ушли эмоции, а без них пропадала актуальность проблемы, все не то. Тогда написали коротко, типа «Участники Всесоюзного совещания о назревшей необходимости проведения в СССР реформы образования». К аннотации приложили само письмо. Заинтересуется, прочитает.

В это время в Кремле проводилось какое-то совещание с большим количеством участников. Андропов присутствовал на нем. Письмо было ему доложено прямо в ходе совещания. И надо же, он его, иногда с улыбкой, прочитал от первого до последнего листа. Тут же на сопроводительном бланке дал поручение первому заместителю председателя правительства СССР Гейдару Алиеву и другим товарищам о том, что, видимо, назрела острая необходимость реформы образования в Советском Союзе, следует подготовить предложения. Далее, как мы знаем, вышло совместное постановление ЦК и Совмина на эту тему. Началась серьезная работа по его реализации.

Не могу умолчать и о другом примере. Ушел из жизни дорогой Юрий Владимирович. Пришел «меченый», по другому назвать затрудняюсь. Вскоре началась, как теперь говорят, минимизация аппарата. Самый первый руководитель, которого  уволили из ЦК, был наш Яковлев Б.П. Да, товарищ уже в возрасте. А, что было на самом деле, откуда росли ножки? Когда Горбачев был секретарем ЦК по сельскому хозяйству, то ему Яковлев приносил сборники до 150-200 страниц. В них говорилось о недостатках в организации сельскохозяйственного производства. Первый сборник он взял с интересом, а последующие  его стали просто раздражать, говорил типа: я это и без вас знаю.

Апофеозом были другие события. Когда Горбачев возглавил Центральный Комитет, стал Генеральным и без Раисы Максимовны почти никогда не появлялся на публике, то в ЦК потоком пошли письма. Люди возмущались, требовали объяснить, в качестве кого она постоянно находится при нем, да еще старается забежать вперед и заглянуть ему в глаза. И каждый раз в новом и новом наряде. Граждан интересовал ее официальный статус. Если ей присвоен титул первой леди, как на Западе, писали они, то скажите, мы поймем. А если нет, то кто все это оплачивает. Из народного кармана? Ведь наряды она приобретает не на стихийной толкучке, которых к тому времени по стране развелось множество?

Кроме того, до советских людей постепенно дошли факты о том, что Раиса Максимовна раздавала свои указания не только в устном виде, некоторым союзным министрам, давала зеленый свет на издание книг узкого круга авторов, постановку театральных спектаклей и т.д. Мы были просто вынуждены были все это обобщать в виде сборников и Б.П.Яковлев их докладывал Горбачеву. Кажется, после третьего такого доклада судьба Яковлева была решена. А сейчас этот «лучший немец», думаю, безбедно проживает в Германии, получает самую современную медицинскую помощь, да еще набирается наглости учить, как нам надо себя вести в современной международной обстановке.

Командировки со спецзаданиями…

Иногда мне приходилось отрываться от аналитической работы и по прямому указанию руководства отдела выезжать на места со специальными заданиями. В ЦК пришло письмо из г. Цхинвали, столицы Юго-Осетинской АССР, от родственника престарелой женщины, муж которой погиб в Гражданскую войну, защищая интересы Советской власти, а сын, красноармеец, не вернулся с фронта Великой Отечественной войны. И вот эта престарелая вдова, полуслепая, фактически глухая проживала в семье дальнего родственника мужа, состоящей из пяти человек, на площади чуть более 20 квадратных метров частного дома. И местные органы ничего не сделали, чтобы улучшить ее положение.

В отделе я, кроме всего, считался знатоком в жилищной проблематике, в том числе и в жилищном законодательстве, а оно в каждом регионе было свое. Дали мне прочитать письмо, ее фамилия была, кажется, Цховребова, и спросили мое мнение. Прочитал тут же. Я сказал, что все факты проверяемые, но что-то тут не так, раз столько лет не решается ее вопрос. Кому-то надо бы ехать. Посылать письмо в местные органы, полагаю, бесполезно. Со мной согласились и сказали, тогда собирайся. Если кого-то считаешь необходимым взять с собой из союзной прокуратуры, скажи. Мы решим этот вопрос. Я отказался, сказав, что сам разберусь. Прилетел в Тбилиси.

В ЦК Компартии встретился с секретарем, ведающим строительством и жилищно-коммунальным хозяйством (кажется, это был Джавелидзе, но боюсь ошибиться). Я рассказал о цели приезда и попросил дать мне в помощь их сотрудника, который хорошо разбирается в жилищных вопросах. Его ответ меня озадачил. Он сказал: мы дадим Вам коммуниста. Я присел, подумал это, что-то новое в партийном строительстве. Ну, думаю, коммуниста, так коммуниста. И на этом спасибо. Этим сотрудником оказался заведующий приемной ЦК Компартии, звали его Владимир Арсенович. Отвез нас в Цхинвали зав. общим отделом ЦК компартии, доктор философских наук, Омари Шалвович Каджая. Еще при Хрущеве он был секретарем парткома посольства СССР в Египте.

Здесь я должен сделать некоторое отступление. Это важно. Выезжая в Грузию и ее автономию, я знал о сложных взаимоотношениях Тбилиси и Южной Осетии, о некоторых недавних событиях, которые там происходили. У Э.Шеварнадзе были трудности в управлении этой автономией. По той скудной информации, которой я располагал, население автономии считало, что Тбилиси ведет политику подавления осетинского народа, их национальных кадров, не вкладываются  средства в развитие региона и. т.д.

 Буквально за год до моего приезда в Южную Осетию, там прошли стихийные сходы, на которых в открытую говорилось о не подчинении Тбилиси, стали предлагаться (в нарушение Устава КПСС), осуществлять выборы первых секретарей райкомов партии на сходах граждан (…они наши, мы их лучше знаем), а не «назначать» кандидатуры, привезенные из Тбилиси, и навязанные коммунистам на пленумах районных партийных комитетов.  Вот такая там была обстановка. Я внутренне допускал, что Э.А.Шеварнадзе даже может воспользоваться моей командировкой в пользу центрального руководства Грузии. Но обо все по порядку.

В Юго-Осетинском обкоме партии встретились с его первым секретарем Феликсом Санакоевым. Нас выслушали и заверили, что при необходимости окажут любую помощь. Вызвали первого секретаря Цхинвальского горкома партии (кажется, Цховребов), наметили план действий. Я сказал, что мы устали, может в этой связи, покажете город. Вы ведь ведете новое жилищное строительство, особенно экспериментальное. Да, мы уделяем этому большое внимание, давайте покажем. Прекрасно, тогда поехали.

Город, хоть и столичный, но небольшой и компактный, местность-то гористая. Когда показывали новый дом, а на него была ссылка в жалобе, я попросил остановиться. Мы вышли из машины. Председатель горисполкома рассказал о доме, как о большом достижении в их жилищной политике, что они идут в ногу со временем. Прекрасно, сказал я с улыбкой, и попросил председателя горисполкома в течение часа представить мне всю учетную и распределительную документацию на этот одноподъездный, пятиэтажный дом. Добавил, если нужна помощь, скажите.

Через три часа нам все привези. В горкоме партии нам выделили кабинет. Мы с Владимиром Арсеновичем отсортировали документацию, в первую очередь, на  интересующие меня квартиры. Папки взяли с собой в гостиницу, а кабинет я опечатал своей личной номерной металлической печатью (на всякий случай…). Когда факты, указанные в жалобе, начали постепенно подтверждаться, то обстановка стала меняться буквально на глазах. Прихожу в кабинет, а там Владимир Арсенович на грузинском языке кричит на заведующего отделом по учету и распределения жилья горисполкома.

Тут я начал понимать, почему секретарь ЦК Джавелидзе дал мне в помощники, как он выразился, коммуниста. Я успокоил Владимира Арсеновича (у него было больное сердце) и спросил его, в чем дело, почему такой шум, что в коридоре слышно? Он извинился и рассказал мне, что проверяя законность выделения некоторых квартир, затребовал несколько справок на эту тему.  Зав. жилищным отделом, прямо в присутствии Владимира Арсеновича, стал звонить кому-то из своих подчиненных и требовать подготовить фальшивки для товарищей, приехавших из Москвы и Тбилиси. Вот Владимир Арсенович и взорвался. Этот деятель, сказал он мне, забыл, что я грузин и все понимаю, что он поручает своему помощнику. Валерий Дмитриевич, они нам нагло врут, у них нет ни стыда, ни совести.

 На следующий день я пригласил к себе на беседу начальника управления милиции города, полковника. В разговоре я высказал ему просьбу дать нам сведения о прописке в городе конкретных граждан. Мы уже знали, что им прописка в свое время нужна была для незаконной постановки на жилищный учет и последующего незаконного получения квартир в городе. На самом деле они проживали в 2-3 километрах от города и имели собственные дома. Я предупредил полковника, чтобы моя просьба не предавалась огласке, из-за возможного лишнего шума… Однако на следующий день буквально весь город уже знал о том, что я ему сказал. А ведь он в свое время был направлен на работу в управление милиции Цхинвальского горисполкома из Тбилиси, видимо, из МВД.

В один из дней ко мне на прием пришла жительница города, осетинка лет 40-42 и пожаловалась, что с ней поступили несправедливо и освободившуюся комнату в коммунальной квартире отдали незаконно другой семье. Ее жалобу уже рассматривала городская прокуратура и признала претензии заявительницы  необоснованными. Пришлось при ней пригласить зам. прокурора города, который давал отказ в удовлетворении просьбы гражданки.

Когда я показал прокурору, в чем их ошибка, то он меня спросил, а что нам делать, ведь люди в этой комнате уже сделали ремонт и проживают? Не дожидаясь моего ответа, заявительница в запале сказала, что она согласна отказаться от этой комнаты, только чтобы и та семья немедленно комнату освободила! Никому, так никому! Вот кавказский характер… Мне пришлось сказать прокурору, что должна восторжествовать законность, и Вы знаете это не хуже меня. Другого решения быть не может.

Опуская многие детали проверки, могу сказать, что мы во всем тщательно разобрались, доложили в обкоме партии итоги рассмотрения жалобы и вечером уехали в Тбилиси. Я попросил зав. общим отделом ЦК Компартии Омари Шалвовича Каджая организовать мне встречу с кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, первым секретарем ЦК Компартии Грузии Эдуардом Амвросиевичем Шеварнадзе. Утром Каджая мне сказал, что скоро начнется заседание пленума ЦК Компартии, как только Щеварнадзе выступит с докладом, он тут же выйдет в комнату отдыха и встретится с Вами. Я спросил, каким временем располагаю? Ответ был – это как Вам удобно. Ох уж эта грузинская деликатность… Я сказал, 15 минут нормально? О, это как раз желательно!

После своего доклада Эдуард Амвросиевич вышел в комнату отдыха, мы присели на диванчик арабской работы. Он мягко и доброжелательно спросил, могу ли я что-то рассказать об итогах проверки жалобы? Минут за 8-10 я все рассказал по существу. Мы договорились, что когда я официально буду докладывать ЦК КПСС, то в конце записки напишу буквально следующее (нам было дано такое право): «Полагал бы возможным направить данную записку для рассмотрения и принятия мер в ЦК Компартии Грузии». А они, в свою очередь, рассмотрят и примут соответствующие меры.

В заключение я высказал просьбу дать поручение Совмину республики, чтобы пересмотрели штатное расписание горисполкома, или изменили структуру аппарата. И последнее, я не следователь, поэтому просил бы после моего пребывания в автономии,  кровь не пускать. Он ответил, да, да, конечно. Я так понял, он со всем согласился. На том и расстались. Записка, написанная и подписанная мной, как и договаривались с Шеварднадзе, была направлена с сопроводительным письмом в Грузию за подписью второго лица в ЦК КПСС.

Но на этом история не закончилась. Руководство рекомендовало мне контролировать судьбу записки и иметь представление о том, что делается в республике по ее реализации. Выждав для приличия недели две, я позвонил в ЦК Компартии и между делом спросил, что с запиской? Омари Шалвович Каджая мне ответил, что она рассматривается в соответствующих отделах ЦК. Ясно. Значит, ЦК партии республики ее еще не рассматривал. Прошел месяц. Я сделал еще один звонок, результат тот же. Руководство отдела стало смотреть в мою сторону вопросительно. Видно было, хотят спросить, а дальше-то что? Хотя все понимали, что не всё в этом деле просто. Республиканскую партийную организацию возглавляет не кто-нибудь, а кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС.

Я сделал третий звонок и после него пошел к руководству отдела и высказал предположение, что там, в республике, что-то происходит. И только приблизительно через два с половиной месяца мне звонит по внутреннему телефону инструктор - куратор Грузинской парторганизации из отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС, сообщает, что пришел последний протокол заседания бюро ЦК Компартии, на котором рассматривалась моя записка. Приглашал, если интересно, посмотреть. Я ознакомился с протоколом внимательно.

Я сразу понял, что Э.Шеварнадзе свое слово не сдержал. В постановлении бюро в числе других был и такой пункт, который я даю в пересказе: Принять к сведению информацию Прокуратуры Грузии о том, что должностные лица города Цхинвали Юго-Осетинской АССР, дальше указываются  сотрудники по фамилиям и должностям, за грубые нарушения жилищного законодательства и корыстные злоупотребления осуждены народным судом города к различным срокам тюремного заключения. Вот так. Я его просил не пускать кровь. Или, может быть, прокуратура Грузии и впоследствии суд, посчитали, что за эти нарушения виновные должны быть наказаны и в уголовном порядке (сначала их исключили из партии).

Говоря о подобных случаях, допускаю, что они имели место и в других регионах, но я с полной уверенностью и чистой совестью могу сказать, что не знаю ни одного случая, чтобы подобные, подтвержденные факты, стали известны в ЦК КПСС и затем были спущены на тормозах. Такого не могло быть даже по определению. Все-таки там я проработал почти 14 лет.

4-й блок Чернобыльской АЭС. В составе бригады ЦК КПСС 17 человек. Второй справа в первом ряду руководитель бригады Шец И.А., 6-й справа во втором ряду Кузьминых В.Д.

В дальнейшем, по просьбе отдела организационно-партийной работы, в составе бригад ЦК КПСС мне приходилось участвовать в подготовке вопросов на заседание Политбюро и Секретариата ЦК партии. Командировки длились до 20 дней. Побывал в Чернобыле, а также новом городе Славутич, построенном на 5 тысяч жителей силами всех союзных республик, для семей работников АЭС, со всей инфраструктурой. Довелось «партизанить» в Молдавии, Киеве, Донецкой области, особенно в Жданове (теперешнем Мариуполе), «проехать» по Южному Уралу, Северному и Южному Казахстану, Читинской и другим областям и регионам.

Потом довелось заниматься работой другого уровня. Я стал одним из руководителей Информационно-издательской группы журнала «Известия ЦК КПСС».  Журнал объемом около 20 условных печатных листов выпускала тиражом до 700 тысяч экземпляров группа сотрудников аппарата ЦК. Мы имели право доступа ко всем архивам СССР, могли получать исторические документы из закрытых фондов. При этом много опубликовали на страницах журнала. Эта работа была настолько интересна, многогранна и ответственна, что в двух словах не расскажешь. Добавлю, что на материалах журнала «Известия ЦК КПСС», в США издавались на английском языке два журнала для зарубежным читателей.

Валерий Кузьминых

Третья часть воспоминаний В.Д.Кузьминых на сайте "БЫЛОЕ" размещена здесь: http://tsiplev.ucoz.ru/publ/staryj_dobryj_socrealizm/avtory_sssr/o_rabote_v_zhurnale_izvestija_ck_kpss/15-1-0-267