Просматривая «Основу», «Голос Кольчугинца», «Фабричный Гудок», «Гудок Собинца», «Абельмановку», «Свердловку», «Красный Текстильщик», «Правду Текстильщика», — я вижу, что литературная грамотность этих газет заметно повышается в сравнении с газетами, которые были мне известны раньше. Вместе с повышением грамотности, и, вероятно, в зависимости от этого, тон газет стал, как будто, более спокойным и серьезным. Заметки пишутся «по существу дела», с подчеркнутым желанием товарищески учить, культурно воспитывать. Не видно излишних резкостей, обидных для товарищей, меньше торопливости осудить товарища, который часто «не ведает, что творит» не «по злой воле», а по неразумию, по некультурности, потому, что он еще не понимает, что работает он не на паразита-хозяина, а на свой класс и, значит, на себя самого.
Из моего письма рабкорам «Депо имени Ильича» вы, конечно, понимаете, почему меня тревожит тон, форма «самокритики». Я чувствую себя человеком не чужим рабочему классу и все, чем он живет, все трения внутри его, все распри и недоразумения — не смогут не задевать меня. Рабочий класс - огромная активная сила... Хочется видеть в вашей среде больше искренней дружбы, больше бережливости друг к другу, больше сознания вами вашего классового единства.
В каждой, из присланных вами газет, все-таки можно найти десятка полтора, два небрежностей, неправильностей языка, мелких грамматических ошибок. Например: в «Основе» у «Дяди Саши» первые два стиха:
— Здорово, ребятишки, — «Едят тебя мышки»,—
Тут, разумеется, нужно «Вас», а не «тебя». В заметке «Несчастный случай»—«Случилось было» «несчастье», а нужно «случилось бы», и т. д. Когда-нибудь, выбрав свободный день, я попытаюсь подробно указать вам на все эти мелочи. Я считаю, что против них необходимо бороться вот почему:
Пишущая молодежь привыкает к тому. что плохое знание литературного языка проходит незамеченным редакторами, и молодежь не учится писать грамотно, не заботится о четкости формы, о ясности мысли. Затем, напечатав пяток - другой заметок, юноша начинает считать себя готовым к литературной работе, у него развивается самомнение и уже нередки случаи, когда самомнение переходит в болезнь, именуемую «графомания»—страсть к писательству.
Такого рода больные считают себя гениями, а грамотность их—ниже критики. Вот, один из них, автор длинных повестей и стихов пишет мне:
«Я слепо верю в свою способность намерения писать, а критику понимаю, как зависть и конкуренцию. Меня шесть раз печатали в стенгазете и еще просят».
Убедить таких людей, что «слепо» работать нельзя, что они малограмотны и должны учиться, — убедить их в этом уже невозможно, ибо они «невменяемы», — больные. Таких больных в среде вашей, т.т., уже не мало, а их—не должно быть. Они теряют все свое свободное время на сочинение бессмысленной ерунды, они уже—несчастные люди, испорченные надолго, а может быть и навсегда. Они будут плодиться и размножаться, если не отнестись к ним так строго и требовательно, как того требует дело. А ведь журналистика и литература художественная — дело великой важности. Рабочий класс должен овладеть всею техникой этого дела, оно— его боевое оружие, необходимо ему для самозащиты и для нападения.
Рабселькоры, военкоры—молодые солдаты армии бойцов, словом, они должны, выдвигать из своей среды людей на командные должности редакторов, художников литературы, сатириков, толковых корреспондентов, освещающих действительность. Графоманов рабочему классу не надо.
Будьте более требовательны к работе друг друга, более строги к чистоте и ясности языка, без этой ясности — невозможна ясность мысли.
Привет! М. Горький
Газета «Призыв» (г. Владимир) № 233. 6 октября 1928 года.