Рассказчики умышленно уходят, например, от описаний природы, это замедлило бы повествование, внесло нежелательные для них нотки излишней сентиментальности при воспроизведении жестких конкретных событий. Так, в пространном рассказе "Воспоминания волгаря", записанном в р.п.Октябрьский от И.С. Усова (377, с.95-99) невозможно найти хотя бы беглой зарисовки Волги, речь идет о рейсах парохода "Бриллиант",  о работе Сталинградской переправы в 1942 году. Картины заменяются сообщением функциональных, важных  для понимания происходившего деталей:  "Поздней осенью Волга стала мерзнуть, и ходить нам стало очень трудно из-за льда. А... ночи стали уж больно удобные - длинные да темные". Привычная среда  не нуждается в изображении - она становится своего рода изначально заданной системой, в рамках которой для рассказчика и слушателя - жителей одного региона - существуют события. Другое дело - рассказ, повествующий о войне на чужбине. Так, В.А.Громову из г.Сергач в его рассказе "Гроза - снизу" о войне против Японии (96-А-1) требуются пространные зарисовки природы, которые помогли бы понять сложность выполнения задач в условиях принципиально другого климата: "Лето в Монголии жаркое - некуда спрятаться, нет воды. Стояли мы у китайской границы на реке Керулен. Река мутная, мелкая. Но ляжешь в воду - и чувствуешь прохладу. Рыбы к тебе подплывают - не боятся. Их монголы не ловят... В такую жару не верилось в ужасные зимы. Между тем, взрывами поднимало мерзлый грунт - вечная мерзлота на глубине метра-двух!.. Большой Хинган - выше облаков. И один раз я видел грозу сверху. Громы, молнии были ниже нас, в долине, из тяжелой черной тучи, а над нами безоблачное небо". 

      В этой кажущейся примитивной художественной системе все оказывается в состоянии готовности, чтобы воспринять образ природы, хоть чуть окрашенный человеческим переживанием, и многократно усилить его звучание. В рассказе "По пути прихватил", записанном от В.И.Лукина в д.Шарголи Богородского района (377, с.128) идет скупое повествование о том, что происходило в 1942 году на Юго-Восточном фронте. Герой рассказа после дня боя и бессоной ночи оказывается захваченным врагами. "Рассветало, а потом и солнышко зошло, оттуда, с нашей стороны, с востока, и сразу по-степному горячо греть стало". За крохотным штрихом - муки человеческой  души. Видя солнце, встающее из-за холмов, которые где-то вдали скрывают родной край,  синее небо,  герой ощущает  -  по контрасту себя несвободным, уже как бы и не относящимся к живому миру. Природа среди войны - это жизнь, это прошлое и будущее, это родина. 

      Рассказ о событиях, связанных с трудом, нередко может иметь в основе сюжета поединок коллектива людей с силой стихии. Таковы, например, рабушевавшаяся во время перекрытия Волга в рассказе "На строительстве Горьковской ГЭС", записанном от М.М.Кузнецова в г.Городце (314, с.220-221), лед, идущий по Суре, в рассказе "Однажды весной", записанном от речника П.С.Скворцова (314, с.221-222).  В годы, когда газеты провозглашали  "победу разума над силами природы",  эти силы напоминали о себе,  заставляли лишний  раз задуматься о том, победа ли это,  действительно ли нужна она людям, внушали уважение к окружающему миру и его законам. 

      Среди сказовой прозы о выдающихся людях - военачальниках, героях, писателях - особое место занимали повествования о земляках. Рассказ "О нашем дорогом госте" М.В.Малова из р.п.Васильсурск (314, с.175-176) возвращает слушателя к событиям пребывания М.Горького в этих местах.  Его "не раз встречали на его любимом месте -  в беседке Орлиного Гнезда... Нравилось Горькому с этих высоких гор вниз на Волгу и Суру смотреть,  заволжские да засурские дали  разглядывать." М.Горький говорит в рассказе васильсурцам: "Большая... у вас тут красота, зелени много и дышится как-то свободно." В рассказе "Встреча с Алексеем Максимовичем Горьким" Н.И.Кочин (314, с.198) вспоминает, как "теплеет взгляд" великого писателя, когда речь заходит о природе области, о ее диковинках - Борнуковской пещере, ныне взятой под государственную охрану. "Это интересно!.. А лазил?.." М.Горький с удовольствием начинает рассказывать о ней. Такого рода рассказы записаны и о пребывании М.Горького, а затем и А.Гайдара на Пустынских озерах под Арзамасом (86-А-3), о В.Г. Короленко, восхищавшимся Светлояром (344, с.46-47).

      В основе возникающего образа - своего рода нарушение канонов: писатели должны быть запечатлены за литературным занятием, за рассуждениями о творческом мастерстве, о литературе. Ломка стереотипа призвана вызвать у слушателя уважение к литераторам, понимавшим и любившим природу, и с другой стороны, утверждать, опираясь на их авторитет, достоинства природы региона - самой любимой и самой красивой.

      Среди рассказов, записанных в последние годы, можно встретить повествующие об общении человека и природы. В рассказе "Айка" С.П.Разумовский, врач по профессии, увлекающийся охотой и таксидермией, из р.п.Ковернино (87-А-1) вспоминает, как однажды нашел в лесу редкую для этих мест птицу - аиста. Он был ранен, и его пришлось выхаживать в течение месяцев, птица стала ручной, ее отношения с охотником переросли в настоящую дружбу. Рассказ несет слушателю заряд добра и любви к живому. История эта и трогательна, и содержит необходимые для жанра легкие элементы назидательности.

      Среди аналогов этого произведения можно отметить рассказы В.И.Муравьева из с.Владимирское Воскресенского района "Вот местечко дак местечко" о любимом озере Светлояр (344, с.49-52), А.С.Лонина из с.Пасьяново Шатковского района (86-А-2) о грязевых озерах поймы реки Теши.

      Подводя итоги сказанному, можно отметить, что предания региона нередко обнаруживают такие повороты темы, которые позволяют  насытить произведения информацией о былом состоянии ландшафта, сравнить его с теперешним, показать, каким было отношение к природе наших предков, в том  числе  знаменитых. Все это помогает слушателю получить новые аргументы, которые подтверждали бы представления его о родной природе как о мире прекрасного, как о кладовой богатств, к сожалению, исчерпаемой и нуждающейся в рачительном  отношении, новые аргументы, которые  делали бы осознанной любовь к этой природе,  к конкретным озерам, рекам, деревьям. Предание, закрепляющее собственное имя за природным объектом, практически делает его неприкосновенным. И передача таких произведений из поколение в поколение непосредственно способствует обережению  ландшафта. Существенное значение в деле формирования экологической культуры имеет и сказовая проза. Она предлагает слушателю яркие примеры доброго отношения, внимания и интереса к природе со стороны и рядовых, и выдающихся земляков,  помогает понять роль ее в человеческой жизни,  содержит должный элемент назидательности,  необходимый при передаче опыта.

      4. Экологические идеи в паремическом творчестве народов региона

      Богата  история  собирания, публикации и изучения паремического творчества региона. Она начинается деятельностью таких  выдающихся  исследователей культуры как В.И.Даль,  в течение  десяти лет  пополнявший в нижегородский период жизни местными пословицами, поговорками и   загадками свою коллекцию (304), и Н.А.Добролюбов,  который составил рукописный сборник пословиц губернии, насчитывающий около 1900 текстов (361), это собрание  и поныне остается  самым богатым в регионе.  Большая паремическая коллекция (628 текстов) собрана в 50-х гг. Х1Х в. священником А.Бутурлиным в  с.Сурадеево (ныне Бутурлинского района) и передана в Русское географическое общество (361). Нижегородские материалы использовались И.П.Сахаровым, Д.Н.Садовниковым, И.И.Иллюстровым (87), М.А.Рыбниковой (231), В.В.Митрофановой (146). Местные русские пословицы и поговорки собирали и публиковали Н.М.Галочкин и С.А.Червяковский (301), В.Н.Блохина (296). Около 30000 единиц русского паремического материала хранится в ФФКСЛ. Материал региона вошел в сборники эрзянских и мокшанских паремических произведений К.Т.Самородова (338, 368, 369), марийских - А.Е.Китикова (324). Эти ученые выступили и как значительные теоретики паремического фольклора   народов Поволжья. В ходе работы над русским паремическим материалом был учтен 1301 текст из собрания Н.А.Добролюбова, 686 - из собрания А.Бутурлина. Из них соответственно 74 и 33 текста (около 5 %) могут рассматриваться под углом обозначенной темы. Учтены также современные записи ФФКСЛ, где репрезентативными представляются единицы хранения с наибольшим количеством пословиц и поговорок (свыше 200) (72-19; 75-33,49;78-72; 81-3, 55; 82-50,53,54; 84-33; 86-89,104; 87-58,68; 93-3; 95-3; 96-16). Среди мест записи материала представлены: Н.Новгород, г.Саров, Павлово, Выкса, д.Рождественский Майдан Арзамасского, д.Ваняты Балахнинского, с.Илларионово Большеболдинского, с. Ватома Борского, с.Работки Кстовского, д.Пустынь Семеновского, с.Пакали Тонкинского районов. Общее число произведений в них - 9518. При этом к интересующей нас тематике могут быть отнесены 308 текстов (около 3%). В целом это может свидетельствовать о тенденции уменьшения среди русских пословиц и поговорок числа произведений, так или иначе использующих образы природы.

      Тексты значительно чаще запечатлевают абстрактные понятия, детали быта, внешности человека. Вероятно, это может быть связано с тем, что русский человек в регионе все сильнее отрывается от мира природы, и образы, хорошо понятные для его предков, ныне нуждаются в дополнительном комментарии. Почти все учтенные тексты воспроизводятся в классических общерусских собраниях пословиц и поговорок, названных в п.1 данной главы, в тех или иных близких вариантах. Таким образом, следует признать, что основная масса этих текстов не является региональной.

      Наиболее часто упоминаемые в пословицах и поговорках дикие животные - лиса, волк, заяц, медведь, мышь, сорока, ворон, гусь, орел, змея (вероятно, осознаваемая как гадюка), щука, карась, муха, комар. Растения упоминаются в них значительно реже, это связано, вероятно, с тем, что в пословице требуется действующий, острохарактерный образ - обратим внимание на то, что все перечисленные животные к ним относятся. Все животные хорошо знакомы практически в любой точке России, так как имеют чрезвычайно широкие ареалы (гусь отсутствует в настоящее время среди гнездящихся птиц региона, однако хорошо известен здесь: бывает на пролете, водился в прошлом, выращивается в хозяйствах). Все эти животные сопровождают жизнь человека, он их постоянно наблюдает, в силу этого хорошо представляет себе их облик, поведение - это или объекты охоты, ловли, или или животные, досаждающие человеку, таким образом, отношение к ним носит яркую эмоциональную окраску.

      Само по себе выявление паремических текстов, содержащих экологический опыт, транслирующих элементы экологической культуры - весьма непростая задача. Традиционный тематический подход к классификации при составлении свода материала, публикации и научном рассмотрении скорее даже мешает, чем помогает. Пословицы, поговорки, запечатлевающие природные реалии и отношение к ним, обычно несут аллегорический смысл, обращенный в бытовую жизнь или этические представления людей. Так, К.Т.Самородов на этом основании вообще не выделяет ни в своем богатом собрании паремических произведений, ни в их научном анализе темы, связанные с окружающей человека средой (кроме примет). Такие пословицы, как "Заботливая ур аф пори коське юр: сон коза туй - эстейнза видьмонят муй" ("Заботливая белка не грызет сухую ветку: она куда ни пойдет - себе семечек найдет") или "Ривезесь эсь пулонзо лангс а чалги" ("Лиса на свой хвост не наступит") оказываются отнесенными к темам "Трудовая деятельность и отношение к труду" и "Нравственные нормы и моральный облик" (341, с.68, 117). Справедливым представляется подход А.Е.Китикова, анализирующего в исследовании и прямой, и аллегорический смысл тех текстов, которые представляют собой изначально результат наблюдения за миром живого. Нет нужды лишний раз воспроизводить  выводы А.Е.Китикова о большом разнообразии тем пословиц и поговорок, обращенных к миру природы, о наличии тех или иных аналогов текстов в фольклоре разных поволжских народов,  перечислять сами темы - эта необходимая для осмысления   современной межэтнической  жизни  жанров  работа выполнена.

      Интересно в этой связи проследить принципы подхода к образам природы, к важным идеям природопользования в произведениях.

      Представляется, что таких принципов четыре. 

      Первая группа - пословицы и поговорки, воплощающие представления человека о среде,  опыт взаимоотношения с нею  и обращенные  исключительно  и  самодостаточно  к сфере природы. Большинство из этих текстов составляют приметы.

      Вторая группа - тексты, также говорящие о природе, но, кроме прочего, имеющие аллегорический смысл.

      Третья группа - произведения, основанные на афористическом  параллелизме,   прямо   сравнивающие   явления природы и общества.

      Четвертая группа - тексты, где используются образы природы, конкретное содержание которых представляется утраченным: эти произведения всецело обращены к человеческому обществу.

      Пословиц первой группы, которые бы просто запечатлевали опыт общения со средой, наблюдения за ней, крайне немного среди русских записей "Лес богаче царя", "У коровы молоко на языке" (361, с.162), "Клади навоз густо, не будет в амбаре пусто", "Много леса - не руби, мало леса - береги, нету леса - посади" (ФФКСЛ,  96-3,17). В то же время у автохтонных народов региона обнаруживается   большее число подобных произведений: "Чадыра пылышан, пасу шинчан" (мар.), "Варман халхалла,  хир кусла"(чув.) ("Лес с ушами, поле с глазами"), "Писе энгерын пундашыже куэмалтше лияш" (мар.) ("Дно быстрой реки бывает каменистым"), "Чодыра суан  шувыш: сийлан поян" (мар.) ("Лес как свадебный мешок - богат на угощения"), "Вирге якат - шаяят - шумбарши няят" (эрз.) ("По лесу ходить - здоровым быть"), "Чодыра - марий ужга" (мар.) ("Лес - марийская шуба"), "Лышташ - чодыра полаш" (мар.) ("Лист - уши леса") (104, с.37,39,41). Речь может идти о более прочной традиции поэтизации передаваемого  опыта  поколений  - этот опыт, запечатлеваемые принципы  освящаются точным, художественно оформленным словом. Традиции же ее "освоения" и "преобразования", осуществленных за несколько веков русскими переселенцами, отказу от поклонения  природе  соответствует более  рационалистический словесный способ передачи опыта,  не облекавшийся в паремическую форму.

      Говоря о приметах, стоит обратить внимание на то, что эти произведения распадаются на две группы. Это справедливо обозначил К.Т.Самородов (341, с.134), правда, так и не давший четкое название групп. Одни из примет опираются на действительную физическую связь  между  природными  явлениями, другие,  "дурные", являются по существу предрассудками и имеют в основе магические представления.  Вместе  с  тем,  остальные суждения этого ученого о приметах спорны:  вряд ли можно с определенностью сказать,  что "приметы носят не дидактический, а  назидательный характер" - практически это одно и то же, нельзя говорить и  о  том, что образность в них создается сравнением. В основе приметы - не сравнение,  а установление связи.  Такого  рода  параллелизм  -   не   сравнительный,   а системообразующий  -  и  есть  основа  особого художественного мира,  создаваемого совокупностью  примет.  Образность  примет практически  реализуется  в  только рамках большого контекста, когда выстраивается специфичная, характерная для жанра картина мира  -  сложного,  путанного  конгломерата событий и явлений, умелый взгляд на детали которого диахронически проецирует  эту картину вперед или обратно.

      Подступы к такой системности обнаруживает, например, анализ записанных А.Е.Китиковым в регионе марийских примет (104), особенно в сопоставлении с этнографическим материалом. Н.С.Толстой, как уже говорилось, приводит в своей книге описание конфликта, который произошел в марийской деревне Макарьевского уезда между ее жителями и возницей, сбивавшим из удали и озорства большие сосульки с крыш домов (383). К деревням уезда, где жили мари, относились лишь несколько населенных пунктов вблизи современной д.Б.Юронга Воскресенского района. Именно там спустя век с лишним А.Е.Китиков фиксирует примету: "Весной сосульки с желобков длинные - на урожай"(324, с.185). Можно предположить, что забота о целостности сосулек как элемента мира была в то же время магической заботой и об урожае. В сознании людей присутствовала вовсе не наивная (хотя и получавшая иногда наивные воплощения) мысль о гармоническом единстве всего сущего, которой не хватает нашим современникам. Вода, как показывают приметы, служила важным источником хозяйственной и метеорологической информации (температура, мутность) и заслуживала охраны (в том числе и в виде сосулек) вдобавок еще и по этой причине, не должна была терять информативных свойств. Человек с интересом присматривался к поведению животных, предсказывая по нему многое. Это не только служило основой конкретной прогностический информации, но и способствовало по своей сути уважительному отношению людей к животным, которым открыто более глубокое знание многих особенностей окружающего мира. По прилету трясогузок определялось в Воскресенском районе время таяния снега, по поведению кур, черного дятла, комаров, рыбы вьюна приближение дождя, по активности сорожки - повышение и понижение температуры воздуха (324, с.84, 119, 122, 135, 249), в Тоншаевском - по поведению рыбы в реке, возвращающихся из стада свиней и овец - погода на завтра (с.117), по характеру отлета гусей - то, какой будет осень (с.  173),  по количеству комаров и виду мышиных  гнезд - урожай (с. 192, 190).  Большую роль  подобные  приметы  играли в традиционном хозяйстве:  по крикам лягушек назначали время посадки овса воскресенские мари (с.217), по поведению коростелей - тоншаевские время уборки ржи (с.225).  Лес, деревья были также своего рода предсказателями и хранителями будущего. В д.Б.Юронга по виду снега на ели и размерам гроздьев рябины определяли  виды  на урожай,  по  количеству желудей на дубе, много ли можно  будет собрать брусники (с.185, 193), в д.Б.Селки по сережкам осины - сколько будет овса, связывали со сроками цветения шиповника яйценоскость кур (с.201, 259).  В д.М.Юронга охраняется старая лиственница,  по  виду которой определяют погоду.  При этом местным жителям представляется  и обратная связь:  не только лиственница реагирует на погоду, но и сама благоприятность микроклимата определяется тем, цело и здорово ли дерево (А-90-7). Вероятно,  существенным  для предсказания  погоды является характер наклона ветвей. Известно,  что нижегородские мастера использовали именно ветви старых лиственниц,  менявшие угол изгиба в зависимости от влажности (что,  в  свою  очередь определялось  атмосферным давлением) в качестве рабочей  части самодельных  деревянных барометров. Один из таких приборов, был обнаружен экспедицией ФФКСЛ в 60-х годах в Чкаловском районе и хранится сейчас в  этнографическом музее университета. Верно и то,  что деревья  формируют микроклимат, особенно важно сохранить их на песчаных  почвах, как в этой деревне.

      Большое многообразие примет, с одной стороны, реализовало на практике ценность окружающей среды как источника информации и способствовало обережению окружающей среды, в частности, ее информационого потенциала. С другой стороны, оно формировало важное представление о глубочайшей системности взаимосвязей в окружающей человека среде, взаимозависимости явлений, учило тому, что воздействие на один элемент природы может отозваться в других ее сферах, а, следовательно, необходима осторожность при любых попытках изменить среду действиях. У мари такие представления оказываются соединены с традиционной религией, которая рассматривающей окружающую среду как источник жизни и объект поклонения.

      Подобные примеры можно привести и в связи с другим автохтонным народом региона - эрзей. Так, П.И.Мельников-Печерский в статье "Религиозные воззрения, домашний быт и обычаи мордвы Нижегородского уезда" (428) дает описание такой системы, состоящее из 28 примет метеорологического и хозяйственного характера. Приметы эрзи-терюхан, как и мари, опирались на различные сферы неживой и живой природы, на наблюдения над большим количеством  видов диких животных, некультивируемых растений. Обратим внимание на то, что во время фиксации этих текстов писателем и этнографом, у терюхан в основном сохранялась традиционная религия. Попытки сделать аналогичные записи в 1992-1995 годах в д.Б. и М.Сескино, Инютино, с.Н.Березники, Суроватиха, Арманиха, Сиуха, где собирал приметы П.И.Мельников-Печерский, обнаружили значительно меньшее количество сохраняющихся в памяти примет, причем они опираются в основном уже на хорошо видимые атмосферные явления (идущий снег, дождь, цвет заката, ветер) и поведение домашных животных.

      В целом то же можно сказать и о приметах русских. Характерной является коллекция таких паремических произведений, собранных в д.Пустынь Семеновского района: из 62 зафиксированных там текстов лишь 19 можно отнести не к "дурным", суеверным приметам. Источниками информации оказываются исключительно домашние животные или же те виды, которые соседствуют непосредственно с жильем: кот, собака, курица, мышь, воробей, ласточка, лягушка. В большинстве же своем приметы носят характер откровенной бытовой прогностической магии: "Коли кони ржут - к добру", "Собака воет кверху - к покойнику", "Волки воют под деревней - к пожару" и пр. Вторая группа пословиц - тексты о природных явлениях, имеющие аллегорический смысл, - наиболее многочислена. Так, в коллекции Н.А.Добролюбова из 74 пословиц, связанных с миром природы, на долю этой группы приходится 52. Ее экологический потенциал очевиден: интересное наблюдение за миром природы в подтексте произведения переносится на сферу человеческих взаимоотношений, оказываясь "работающим" и в ней. Такие произведения встречаются в фольклоре разных народов региона, часто обнаруживая большое сходство: "Мушкат ав деч посна ок иле" (мар.) - "Мешаваняфтома пувозь сарды" (мокш.) (104, с.87) - "Без матки пчелы - пропащие  детки" (361, с.121); "Нужгол кола гынат, пуйжо кодеш" (мар.) - "Чуртаннын узе улсы ды, теше улми" (тат.) (104, с.56) - "Щука умирает - зубы оголяет" (ФФКСЛ, 72-19).  На практике для вспоминающего "к слову" подобные изречения  важно то,  чтобы  слушатели  имели сходные  с  ним представления об окружающем мире и легко могли их соотнести с выстраивающейся в быту  ситуацией. Так,  первая пословица  наглядно показывает плачевное состояние хозяйства, оставшегося без хозяина, вторая - обозначает то, что опасность порой не проходит вместе с исчезновением ее видимого источника и недобрые  события  могут оставить чрезвычайно неприятные еще не обнаруживаемые в первый момент последствия.

      Назидательность соседствует в этих текстах с эпичностью - по сути перед слушателем короткий рассказ о природе с моралью, уходящей в подтекст.  Ее видимое отсутствие и крайний лаконизм - только отличает подобные произведения от литературной басни. В основе и того, и другого - аллегория, скрытое иносказание.

      Аллегорические пословицы обнаруживают непосредственную связь со сказками о животных. Персонажи пословиц обладают тем же комплексом качеств, которые им традиционно приписываются в животном эпосе, пословица намекает на сходные сюжетные положения, и это облегчает для слушателя восприятие аллегории в общем фольклорном контексте. "Бежал от волка, попал к медведю" (361, с.121) - ситуация, хорошо знакомая по СУС 296 "Колобок": уход от одной опасности, как оказывается, к другой, еще большей. "Волчий рот и лисий хвост" (там же), "Кто родился волком, тому не бывать лисой" (361, с.125) - обозначение характерных черт животных - хищной прожорливости одного из них и хитрости другого, так же связанные и с этой сказкой, и  с целым рядом сюжетов о лисе (СУС 1-40). "Силен медведь, да воли нет" (361, с.146) - черты этого зверя, которые во  многих сюжетах,  как  отмечалось,  популярных в регионе, не позволяют ему одерживать верх над человеком.

      Среди аллегорических пословиц преобладают произведения, где присутствуют образы хорошо знакомых животных региона, чаще домашних, исключение составляет лев, достаточно известный по связанных с христианскими традициями словесным произведениям и резьбе. Весьма немного пословиц связано с растительным миром. Это связано с тем, что в центре такого произведения должно быть энергичное, яркое, запоминающееся действие, характер, растения же представляются человеку пассивными существами. Заметим, что в собрании Н.А.Добролюбова все пословицы, связаные с растениями, изображают их в тот момент, когда они представляются активно действующими существами: "Береза не угроза - где стоит, там и шумит", "Слушай, дубрава, что лес говорит" (361, с.121, 133).

      Пословицы этой группы позволяют человеку лишний раз ощутить свое родство с миром природы: действующие там правила и законы легко, как оказывается, переносятся в человеческую сферу.

      Менее многочислена третья группа пословиц. Их отличает прямо выражаемое сопоставление того, что хорошо известно слушателям по миру природы, с реалиями бытовых взаимоотношений. Сказанное о предыдущей разновидности пословиц, об их героях и характерных чертах в полной мере может быть отнесено и к этим произведениям. Отличие же в том, что обозначаемая связь, аналогия открыто демонстрируются в тексте, в чем воспроизводят хорошо известный прием психологического параллелизма. "Блудлив как кот, труслив как заяц" (361, с.120) - в этой пословице прямо обозначаются известные по наблюдениям за этими животными качества, для воспринимающих подкрепленные традициями сказки. Однако очевидна адресованность пословицы конкретному человеку, что вполне задается уже самой  формой  сказуемого,  выраженной кратким  прилагательным  и  как  бы  находящейся  в готовности присоединить подлежащее. То же легко увидеть в текстах  "Дело не медведь - в лес не уйдет (361, с.123), "Полюбился сатана лучше ясна сокола" (361, с.130).

      Многие пословицы строятся по принципу прямого сравнения: "Жена да муж - змея да уж" (361, с.124), "Княгине дитя, а кошке котя - так же милы" (361, с.126), "Рыба ищет где глубже, а человек где лучше" (361, с.145), "Первей ломанесь, прок лисьмапря" (эрз.) ("Умный человек подобен роднику") (104, с.40), "Кидыште парня ден парнят, чодыраште пушенгат икгай огытыл" (мар.) ("Пальцы на руке и деревья в лесу неодинаковы") (104, с.82). 

      Наконец, четвертая группа пословиц ориентирована на условное использование образов природы. Они базируются на четких человеческих представлениях о чертах тех или иных животных и растений, однако самой фабулой пословицы элементы природы вовлекаются в не характерные для них действия или отношения, по сути превращаются в сказочных персонажей. Таким образом совершается полный уход смысла пословицы из сферы природы в сферу человеческих отношений, и люди словно рядятся в личину персонажей - зверей и птиц. "И от хорошего отца родится бешеная овца" (361, с.124), "Худо овцам, где волк воеводой" (361, с.133), "Всякий скворец на свой образец" (361, с.139), "Всяк кулик свое болото хвалит" (ФФКСЛ,84-33), "Всякая лягушка свое болото хвалит" (ФФКСЛ, 86-89), "Корожьске эсь лефксонзон шнай" (мокш.) ("И филин своих птенцов хвалит") (104, с.89). Понятно, что у овец не может быть воеводы,  а филин или лягушка не в состоянии высказать понятным для человека образом свое позитивное отношение к чему-либо. Но существенно то, что им приписываются в традициях сказки чисто человеческие черты и способности, чем утвержается мысль о глубоком родстве людей и животных.

      Значительное сходство с рассмотренным выше жанром обнаруживает загадка. Еще В.И.Даль был склонен считать загадку разновидностью пословицы, важнейшим полагая то, что это "такие же короткие изречения", что "загадки иногда переходят в пословицы, становясь и тем, и другим" (304, с.20-21). Отметим, что к загадке вполне применимо и почти все сказанное об отражении реалий и законов природы в пословице, поговорке - эти жанры в равной мере базируются на четких представлених слушателя об окружающем мире.  В то же время, как это уже было показано на материале пословиц,  обнаруживается и родство со сказкой. Так, в эрзянском языке загадка называется "содамоевкс", в мокшанском "содама ефкс", что означает буквально "узнаваемая сказка".  Л.С.Кавтаськин отметил, что в ряде  селений  Нижегородского  Поволжья  жанр  носит название "угодяквст" - "отгадываемая сказка" (343, с.166). Действительно, суть художественного образа, характерного для загадки, состоит в том, что путем фиксации мысли на нередко второстепенных деталях, действиях, свойственных постороннему ряду предметов и явлений, ее направляют по заведомо ложному пути, в ходе которого должен достроиться иной посторонний образ, задача же состоит в том, чтобы разрушить его и найти правильный  ряд ассоциаций. 

      Интерес для данного исследования могут представлять лишь достаточно большие коллекции загадок, поскольку только в них полноценно представлены имеющаяся в этих произведениях тематика, виды образности. К числу таких собраний относятся "Мордовские загадки" К.Т.Самородова (338), насчитывающее около трех тысяч текстов эрзи и мокши, многие из которых зафиксированы в регионе, уже упоминавшееся собрание А.Бутурлина, где представлено 62 загадки с.Сурадеево ныне Бутурлинского района, публикация, местный сборник "Старинные и современные загадки русского народа" В.Н.Блохиной (296), коллекции ФФКСЛ и КЭО "Китаврас", где имеется около двух тысяч русских загадок, особенно многочисленны и системны записи, сделанные в Н.Новгороде, д.Ваняты Балахнинского, д.М.Пристань Шахунского районов, р.п.Решетиха (ФФКСЛ, 86-89; 93-3; 95-3; А-85-1). С сожалением отметим, что, как и в случае с пословицами и поговорками, долгое время не существовало традиций научной публикации этих произведений, они приводились без имен исполнителей и даже места записи, что, безусловно, снижает ценность материала при системном подходе к нему.

      Д.Н.Садовников, известный собиратель фольклора Поволжья и литератор, писал, что в загадках "отразились взгляды народа на природу и окружающую обстановку" (313, с.3). Эту справедливую мысль можно конкретизировать, обратившись к суждению исследователя мордовских загадок Л.С.Кавтаськина, видевшего такое отражение в "тесной связи с вопросом о познании мира..., о том, что представляют собой окружающие... предметы, какие силы управляют ими, какова причина наступления различных природных явлений" (343, с.160). Традиционно загадки принято классифицировать по характеру отгадок. Они принадлежат природной или же в широком смысле культурной сфере, включающей многочисленные предметы,  которыми себя окружил  человек,  его действия   и  иногда  сформированные  в  обществе  абстрактные понятия.  Среди отгадок и в тексте самих произведений почти не встречаются  явления  и  объекты  природы,  не соседствующие с человеком в регионе и вследствие этого плохо ему известные или не освоенные эмоционально. Так, растения в мордовских загадках представлены березой,  дубом, сосной, елью, осиной, орешником, яблоней,  рябиной,  черемухой,  крапивой, репейником, малиной, земляникой,  хмелем;  насекомые  -  пчелой,   оводом,   мухой, комаром, муравьем, сверчком, тараканом, клопом. Среди животных в загадках русских и мордвы встречаются  крокодил (339, с.63), слон (296, с.12), однако сами тексты, упоминающие их,  не претендуют на древность (в одном из них загадывается подъемный кран!),  а об этих животных хорошо известно последним поколениям нижегородцев.

      В свою очередь, создаваемый иллюзорный образ также опирается на то, что знакомо человеку из сфер природы или быта. Прием олицетворения, использование имен и повествования от первого и второго лица как бы обращают загадку в мир людей, делают слушателя или расказчика действующим лицом, которому надо вжиться в выстраиваемый ряд явлений.

      Природные объекты обнаруживают глубокое сходство между собой, уже в силу того, что животным, растениям приходится осуществлять сходные действия в различных средах: "Лии, но аф нармонь, сюронза улихть - аф бука, кота пильгонза - копытафтомот" (мокш.) - "Летает, но не птица, есть рога, да не бык, шесть ног - без копыт" (Жук) (338, с.61); "Кивок аф эвфнесы, а трназь эряй" (мокш.) - "Никто не пугает, а всегда дрожит" (Осина) (338, с.52); "Сив сивко на карюху лег" (Снег и земля) (361, с.197). Объекты природы весьма похожи на   людей, нередко наделенных выразительной характеристикой: "Уличный мальчишка в сером армячишке по двору шныряет, крошки собирает" (ФФКСЛ, 86-89), "Кто от горя краснеет?" (Рак)  (ФФКСЛ,  95-3), "Кядьфтома-узерьфтома, а эстейнза куд тии" (мокш.) - "Без рук, без топора,  а себе дом строит" (Птица) (338, с.63), "Якай баяркс, корхтай татаркс" - "Ходит как барин,  говорит как татарин" (Гусь) (338, с.69). Использование  имени  приближает подобный образ к слушателю, заставляет конкретно трактовать его как воплощение человека: "Промеж дол, промеж  гор  лепится Егор в зеленом халате" (Огурец) (361, с.197), "Стоит Антошка на одной ножке" (ФФКСЛ, 86-89); "Антон атя шуфта ала, ащи фкя пильге лангса" (мокш) - "Дед Антон под деревом стоит на  одной ноге" (338, с.54) (Гриб); "Ащи Васька плетень ваксса, кие кундасы - киденц пидессы" - "Стоит Васька  у  плетня, кто его тронет, руки сожжет" (эрз.) (Крапива) (там  же). Распространены  в загадках и образы, связывающие объекты природы  с  предметами  быта:  "Олга  лангса вень частт" - "На жердочке ночные часы" (мокш.) (Петух) (338, с.68); "Ведьса щямоню васоньбеельхть" (мокш.) - "В воде ржавые ножницы" (Рак) (338, с.62).

      В некоторых загадках перед слушателем разворачивается целая излагаемая от лица загадывающего история, имеющая яркую эмоциональную окраску: "Масторське шуфтонь, менельске шуфтонь, мон молян ярхцама, прай менелось - шавсамань" - "Пол деревянный, небо деревянное, я иду кушать, небо упадет - меня убьет" (338, с.150). В этой загадке, имеющей в виду мышеловку, исполнитель перевоплощается в ее жертву, лаконично, но определенно обозначает переживания мыши, и это в то время, как сама мышь явно не вызывает симпатий человека, и ловля мышей считается важным для поддержания хозяйства  делом. В  этом перевоплощении  отнюдь не лицемерие или ирония - мышь воспринимается как живое существо, имеющее такое же право на жизнь, как и человек.  Однако в силу того,  что их интересы сталкиваются,  возникает борьба,  которая вовсе  не  запрещает сочувствовать побежденному.

      Сам человек, предметы его хозяйства, его труд также находят выразительное воплощение в образах природы: "Мокренький теленок в погребе лежит" (Язык) (361, с.198); "Коровий глаз в избе" (Сучок) (361, с.199);  "Сокол, не сокол - летает высоко, не клювом, а бьет, не когтям, а достает" (Самолет-истребитель) (296, с.25); "Мчится конь, глаза - огонь, сто телег везет, и во всех народ" (Пассажирский поезд) (296, с.23);  "Около прорубки стоят белые голубки" (ФФКСЛ, 93-3); "Якстере атякш жердиненть кувалт чии" (эрз.) - "Красный петух вдоль жерди бежит" (Огонь и лучина) (338, с.212), "Саемстэнзэ - чичавшка, максомстонзо - букашка" - "Когда его берешь - с блоху, когда его отдаешь - с быка" (Долг) (338, с.224).

      Загадка - один из жанров, особо активно формирующих представление о системном устройстве мира, об общности законов, объединяющих живые и неживые его сферы, природу и человека с его бытом. Именно эта системность позволяет по сути существовать самому жанру, основа которого - поиск аналогий в далеких порой друг от друга сферах.

      Эта системность обнаруживается в базовых для жанра загадки представлениях о связях между различными реалиями мира - с одной стороны, установленных по принципу взаимодействия и взаимозависимости, с другой - по аналогии, по сходству. Как никакой другой жанр загадка делает очевидными общие принципы устройства и функционирования человека и животных, мира неживой природы и мира созданных трудом предметов быта. Положение о такого рода системности является той основой, на которой базируются и современные научные экологические представления, и накопленные тысячелетиями практические навыки взаимодействия человека и среды.

      Итак, паремические жанры, существующие в фольклоре народов региона, оказываются важным и специфичным элементом традиционной экологической культуры. Многие произведения, относящиеся к ним, так или иначе обращены к миру природы. В отражении его они почти целиком базируются на реалиях ландшафта региона. Значительную хозяйственную, практическую ценность представляют приметы, отражающие реальные связи между природными явлениями, в наиболее полном и ценном виде их системы сохраняются в фольклоре автохонных народов, где приметы часто опираются на традиционные верования и запреты, охраняющие природу, в частности, и как информационную среду. Среди пословиц и поговорок, обращенных к сфере природы, особо много произведений аллегорического характера - реализуемый в них художественный образ в скрытой форме сравнивает жизнь природы и жизнь человека, обнаруживая между ними принципиальное единство. На этом же основывается нередко и образ в загадке: отгадываемый объект, принадлежащий человеку, его быту, обозначается через детали, которые легко позволяют относить его и к ряду реалий природной среды. Паремические жанры выпукло демонстрируют системность мира природы и мира человека, пронизанного взаимосвязями, взаимозависимостями, аналогиями, их общие принципы устройства и функционирования.

5. Специфика образов природы в песенном фольклоре региона

      Обзор анализируемых явлений в рамках словесно-музыкальных произведений Нижегородского Поволжья, как уже оговаривалось выше, коснется не всех их разновидностей. Начать же его представляется целесообразным с эпических жанров: очевидна их архаическая необычность, ориентация на переживания не индивидуальные, а соединяющие людей в сфере национальной, государственной, территориальной идеи. Историческая песня представляет собою в настоящее время своего рода реликт в фольклоре Нижегородского Поволжья. Несмотря на целенаправленный поиск этих произведений архивы, о которых идет речь, пополняются за последние десятилетия всего двумя-четырьмя такого рода текстами в год. Однако очевидно, что еще относительно недавно жанр был своего рода властителем дум - именно в нем запечатлелись важные для каждого человека представления о прошлом, о традициях, о веками утвержавшихся этических национальных ценностях. В орбиту этих ценностей песня вовлекает представления о родной природе, которая символизирует для исполнителя и слушателя красоту, гармонию, чувство Отечества.

      Собиpание истоpических песен в Нижегоpодской губеpнии началось в XIX веке, но упоминается запись песни о Разине, сделанная в 1756 году на Ветлуге (об этом: 265). В сборнике и аpхиве П.В.Киpеевского имеются записи истоpических песен, сделанные А.С.Пушкиным в Болдине (359),  К.Д.Кавелиным  в Нижегородской губернии (360). Сpеди собирателей произведений жанра в XIX в. выделяются  П.И.Мельников-Печеpский и А.С.Гациский, публиковавшие материалы на страницах местных изданий (об этом: 265).  По итогам специальной экспедиции 1901 г. в Нижегородскую  губернию для собирания песен в был выпущен сборник  "Пятьдесят песен pусского наpода для мужского хоpа из собpанных  И.В.Некpасовым и Б.И.Покpовским в 1901 году в Нижегоpодской губеpнии". Истоpические  песни  губеpнии печатали жуpналы: "Известия Академии Наук",  "Отечественные записки", "Живая  стаpина", "Русский филологический вестник", "Известия  общества аpхеологии,  истоpии и этногpафии пpи Казанском унивеpситете",  "Этногpафическое  обозpение", сбоpник "Действия нижегоpодской ученой аpхивной комиссии" (об этом: 265). Есть записи нижегоpодских истоpических песен и в сбоpнике наpодных песен П.Якушкина.