|
Шелехов Дмитрий Потапович
|
|
| Рэмович | Дата: Вторник, 09.07.2013, 10:40 | Сообщение # 1 |
|
Редактор сайта
Группа: Администраторы
Сообщений: 1325
Статус: Offline
| Путешествие по русским проселочным дорогам
[…] Вы знаете, этот обширный и населенный край русской земли, который окружает сердце России, Москву. Бросьте от Москвы во все стороны по два девяноста верст, а к востоку и северу накиньте еще с небольшим девяносто, и вот вам зерно Руси. Здесь кипят труд и промышленность, здесь живет народ одноплеменный, умный, смышленый, богобоязненный, живой, деятельный, бодрый, предприимчивый. Пределы этого края — Вязьма, Ржев, Осташков, Вышний Волочек, Рыбинск, Кострома, Нижний Новгород, Муром, Рязань, Калуга. Ока и Волга приняли его в свои объятия и охватывают его с обеих сторон, как бы двумя руками. Русский человек этого края по большей части с русыми и темно-русыми волосами, с выстриженной маковкой, красив лицом, строен телом и всегда весел духом; в глазах горит отвага; поступь гордая и смелая, ловкость и щегольство — неразлучные его товарищи. Синий и темно-синий армяк, затянутый накрепко кушаком, синий и красный сарафан, кокошник и блестящая широкая лента приятного вида, с напуском сапоги или шерстяные чулки с чеботами с красным набором, — вот народная одежда мужчин и женщин всего этого обширного края. Обычаи, нравы жителей почти одинаковы. Человек женится здесь для горшка горячих щей и для кислого урезного кваса, от которого у немца чуть глаз не лопается. Здесь пословица: что русскому здорово, то немцу смерть. Язык чистый русский. В произношении в словах изменяется ц на ч, на т, о на а, но значение слов одно и то же. Дух языка, состав выражений, изображают чистое русское слово. Человек этого края парится в бане и в печке чуть не насмерть. […]
За Ярославлем, за Костромой, за Нижним Новгородом, произрастает мордва, чуваши, черемиса, а в пустынях расширяется монгольское племя, калмыки и татары. Чистое монгольское племя с своими коренными, народными правами сосредоточилось около сердца Матери Белокаменной. Любопытен этот край. Он живет самобытною жизнью и далеко опередил север, запад и юг России промышленностями разного рода и торговыми оборотами; он добывает деньгу деньгою. Отсюда, как от сердца, разливается по всему телу России труд неутомимый и движение промышленностей. Ремесла, кажется, родились в нем и крепко засели, как лесная молодая поросль на ниве. Труд совершенствуется и достигает искусства сам собою, по врожденной даровитости жителей. […]
От Москвы ткачество разделяется на две ветви. Одна идет к Ростову, Ярославлю, Угличу: это ткачество из льняной пряжи вырабатывает холсты, полотна, столовое белье, скатерти, салфетки. Другая ветвь идет к Александрову, Юрьеву-Польскому, до Шуи и Вязников. Здесь вырабатываются ткани из пряденой хлопчатой бумаги. По настоящему льняные ткани должны были бы взять верх над бумажными, сколько по своей прочности, столько по влиянию на сельское хозяйство, которое добывает в недрах государства лен, и наконец по связи с важною отраслью ремесленности, фабриками писчей бумаги. Но что делать! Ткачество бумажных изделий видимо усиливается и скоро станет вытеснять промышленность и ткачество льняные. Пестрота, цветистость ситцев прельщают взор и привлекают покупателей. Простонародье полюбило ситцы. У нас до сих пор льняная ткань не выдерживает соперничества по дешевизне с ситцами, то есть, с бумажной тканью. У нас обыкновенно окрашивается только грубая льняная ткань, толстая холстина, в крашенину на сарафаны и в набойку на крестьянские мужские рубахи и на простые женские платки. Тонких полотен, которые могли бы поспорить с ситцами по доброте, узору и живости красок, у нас на красят на платье. Это льняное изделие еще не дошло до дешевизны, равной с бумажными тканями; не усвоила искусства, которое вырабатывает изделие быстро в большом количестве и дешево. Это жаль. Вспомнить надобно, что ситцы выделываются из хлопчатой бумаги, материала. Привозимого из-за границы, а льняные ткани из своего туземного произведения, льну. Какие бы ни случились перемены в заграничной торговле, у нас никогда не было бы недостатка в туземном материале, льне, для занятия рук льняною тканью. […]
В Вязниках и Гороховце опять встречаете ткачество льняных изделий и льняной промысел. Первенствующий по уму и богатству, предприимчивости и оборотливости в этом краю, производитель в обширном виде льняных изделий — купец вязниковский Елизаров. Дом его в Вязниках с обширною полотняною фабрикою не уступает огромностью и красивою архитектурою лучшему столичному дому. В десяти верстах от Гороховца в лесной глуши с давних времен стояла на небольшой речке ничтожная мукомольная мельница. Кое-как, с горем пополам, она колыхала два постава жерновов. Купец Елизаров купил это место, сломал дрянную мельницу и поставил на этом месте льнопрядильню на диво целой Европе. Струя воды приводит в движение двадцать четыре прядильных машин по двадцати по четыре веретена; тут же есть машины, которые мнут, чешут и мыкают лен. Пряжа выходит тонины удивительной. Еще недавно во Франции предлагали премию за изобретение льнопрядильной машины, которая у нас в России давно уже существует. Неусыпно пекущееся о благе промышленности правительство великодушно наградило купца Елизарова за изобретение. Льняная и пеньковая промышленности могут ожидать великой пользы от вязниковского фабриканта, умного, деятельного и предприимчивого. И теперь Елизаров пользуется, сколько может, привычным трудом своей стороны, пряжею льну, покупает ее в большом количестве, ободряет льняную промышленность и дает ей лучшее направление. Что, если б вздумал он познакомить ее с брабантским способом сеять лен под хворостом, для того, чтоб лен не матерел, но вытягивался вверх и доставлял самое тончайшее волокно, из которого легко можно отпрядить самой высокой тонины нитку. Этого роду лен берется в сузелен и на семена не оставляется. Батисты, кружева, трико и другие тонкие и замысловатые изделия, льняные и пеньковые, еще ждут ума предприимчивого и готовы, чтобы вознаградить труд миллионами барышей. За чем же дело? Стоит только владельцу льнопрядильни возле нее в бору расчистить польцо и через посредство министерства финансов, всегда готового споспешествовать полезным отечественным предприятиям, выписать какого-нибудь фламандца, заплатить ему хорошие деньги, перенять искусство посева и ращения льну с тончайшим волокном, усвоить это искусство и сделать общенародным. Исполнитель этого предприятия воздвиг бы себе в недрах отечественной льняной промышленности монумент вечный, которого «не сломит гром, ни вихорь быстротечный».
Для многочисленных вязниковских полотняных фабрик трудится вся нагорная сторона Гороховского уезда за Клязьмой. Поверхность земли за этой рекой как будто взволнована, усеяна буграми, возвышенностями, между которыми лежат долины, чрезвычайно плодоносные для льна. Нагорная сторона сеет в большом количестве лен и отлично обделывает его на пряжу, не хуже ростовского. Село Фомино Гороховецкого уезда и сам Гороховец составляют два главных места для сбыта льна и льняной пряжи. В городе и в окрестностях прядут удивительной тонины нитки для кружева. В десяти моточках весу бывает не более шести золотников. Связочки таких ниток прежде продавались по двенадцати рублей, теперь эта промышленность в упадке: нет сбыта, потому что нет хороших, значительных кружевных фабрик. Город Гороховец есть наш Гент по своим ниткам. Этот город еще славится своими зимними базарами и своими садами вишен, так называемых владимирских. Город стоит на реке Клязьме под крутым берегом. По скату береговому раскинуты вишенные сады. Скажите, спросил я у одного обывателя, что это за башенки в ваших садах, возвышающиеся над деревьями в разных местах, как старинные бойницы, с которых метали в осажденный город стрелы? Это наши минареты для садовых сторожей. — Отсюда они наблюдают за целостью сада и за сборщицами вишен. Садохозяева наши нанимают женщин с условием, собирая вишни, непременно петь песни. Как скоро под иным деревом замолкает голос, знак, что уста заняты вишнями. Тотчас раздается зык гороховецкого дракона с минарета, и разгульная русская песня снова разливается по саду. — Для чего протянуты от этих башенок нити по саду в разных направлениях? — Вы знаете русскую сказку о жар-птице и Иване Царевиче. К клетке жар-птицы, поставленной в саду, проведены были струны, которые тотчас давали знать о похитителе. В наших гороховских садах веревочки от башен в летнее время унизываются бубенчиками, колокольчиками, стеклушками, Как скоро руки сторожа коснутся которой-нибудь из них, раздается по саду звон, гул, бряцанье и пернатые воры, лакомившиеся вишнями, стремглав разлетаются с деревьев в разные стороны.
На зимние базары в Гороховец привозят из низовых хлебородных губерний разные съестные припасы, хлеб, крупу, муку, горох, пшено, рыбу, мясо в тушах. Базар здесь есть в то же время туземная биржа. Из села Мстеры, Вязниковского уезда, в шестнадцати верстах от Гороховца, каждый четверг приезжают на базар два крестьянина, братья Большаковы. Они идут по базару — и толпа расступается; кивнут головой, — и шапки грядой, как от могучего вихря, слетают с маковок. Привет и уважение народное встречают их и провожают. На братьях Большаковых — тонкого сукна синие кафтаны с позолоченными пуговками, опущенные крымкой, на ногах как смоль черные щегольские валенцы, зеленого бархату с бобровым околышем шапочки на бекрень. Что это за люди? Колдуны, сваты-гаврильичи или удалые витязи тайного промысла по судам на матушке Волге со своим могущественным «Сарынь на кичку?» Нет, это русские туземные братья Родшильды, банкиры своего края и по-своему. Они имеют несколько сот тысяч рублей капитала и оживляют ими промышленность своего края и торговые обороты, ссужая промышленников тут же, на месте их промыслов, на базаре, деньгами. Они раздают деньги мужичкам на веру, на совесть, в иной базар для тридцати тысяч рублей с тем, что выдают им целковый по гороховецкому курсу, по четыре рубля по двадцать копеек, а ассигнации с променом девятнадцати копеек на рубль. Летом оба брата Большаковы отправляются из дома и разъезжают по низовым губерниям, по Саратовской и Астраханской, где зимние их приятели-должники, окончив зимние промыслы, занимаются летними, рыболовством, добыванием соли и другими, на известных притинах. Там с поклоном и с «моим почтением» платятся промышленники долгами благодетельным братьям Большаковым, которые за ссуду и одолжение пользуются тем, что принимают с должников целковый рубль по астраханскому курсу, в три рубля семьдесят пять копеек, а ассигнации без промена. Это и составляет их выигрыш. После этого, говори, пожалуй, что нет никакой пользы от промена денег! Русский ум из всего извлечет выгоду и все приспособит к делу.
|
| |
| |
| Рэмович | Дата: Вторник, 09.07.2013, 10:40 | Сообщение # 2 |
|
Редактор сайта
Группа: Администраторы
Сообщений: 1325
Статус: Offline
| 1837
ДМИТРИЙ ШЕЛЕХОВ
Дмитрий Потапович Шелехов (1792 — 1854) — русский агроном, помещик, писатель. Родился в подмосковном городе Бронницы. Окончил в Московском университете в 1811 году физико-математическое отделение. В качестве подпоручика в 1812 году вступил в московское ополчение и участвовал во всех главных сражениях против французской армии. Военная служба Дмитрия Шелехова продлилась до 1821 года, он вышел в отставку полковником и посвятил себя сельскому хозяйству. Оно было организовано в его имении в Зубцовском уезде Тверской губернии на научных основах. Шелехов создал там «Земледельческую компанию» для усовершенствования сельхозпроизводства в дворянских имениях и школу полеводства, обучаться в которую присылали крестьян из 29 губерний. В 1829 году Шелехов служит в интендантстве, обеспечивая продовольствием и фуражом армию, находившуюся на Балканах, затем некоторое время — чиновником особых поручений при министре финансов. В 40-х годах XIX века Дмитрий Шелехов читает в Петербурге лекции о рациональной организации сельского хозяйства. В 50-х годах он был определен на службу для особых поручений в лейб-гвардию. Умер в своем имении Фролово.
Дмитрий Шелехов — глубокий знаток традиционного русского хозяйства, ученый и популяризатор знаний в области агрономии и животноводства. Свой первый масштабный труд «Главные основы земледелия» он выпустил в 1825 году, всего же ему принадлежат десятки книг по сельскому хозяйству. Дмитрий Шелехов писал стихи, в молодые годы переводил и публиковал переводы Вергилия. «Путешествие по русским проселочным дорогам», изданное в 1839 году, стоит в его наследии несколько особняком — это книга, составленная из наблюдений во время путешествий по сельской Центральной России. В центре ее внимания — экономика отдельных уездов, быт и нравы населения, малоизвестные достопримечательные места, местная торговля.
Николай Морохин.
|
| |
| |
| Рэмович | Дата: Вторник, 09.07.2013, 10:48 | Сообщение # 3 |
|
Редактор сайта
Группа: Администраторы
Сообщений: 1325
Статус: Offline
| Гороховец есть предел ткачества и прядения. За ним на восток к Горбатову и на юг к Мурому возникает другая важная промышленность чугунно-плавильная и чугунных изделий. В сорока верстах от Гороховца есть село Павлово, графа Ш…, и Ворсла Горбатовского уезда, которые соперничают с Тулою стальными и железными изделиями. Но поезжайте от Гороховца в другую сторону на север к Луху и Пучежу, и перед вами откроется другая природа, сторона ровная, низменная, Гороховские Нидерланды. Здесь другой мир промыслов, другая жизнь, другие занятия. Этот край лежит за Гороховским Ущим Бором, в старину глухим, дремучим, Этот край живет собственной своею народною жизнью, удовлетворяет своими средствами разнообразные нужды своих сел и деревень и нужды государства, и весь для чужих услуг. Он удивителен разнообразием ремесел и промыслов, которые другому народонаселению не взойдут на ум; замечателен своею предприимчивостью и прозорливыми соображениями мены и торговли.
Только что выедете вы из Гороховца и переправитесь под городом через реку Клязьму, вас принимает в недра свои Ущий Бор красного лесу, так называемый въезжий. Вы знаете, что такое въезжий бор? Это обширный лес, в который имеют право въезжать окрестные жители и рубить лес, где угодно и сколько угодно. В старину, когда от лесов, дикого зверя и разбойников, житья не было, и когда лесной материал был ни по чем, лесами не дорожили. Кажется, нарочно имели ввиду поощрять жителей, как можно скорее истреблять дремучие леса, не приносившие никакого доходу хозяйству и препятствовавшие распространению земледелия. Поэтому к дремучим лесам приписывали разных владельцев, села и деревни, которые без раздела, по произволу, пользовались лесом на свои нужды, однако ж не на продажу. Но по пословице «у семи пестунов, всегда дитя без глазу», вышло, что владельцы, не почитая безраздельных боров своею собственностью, не только не берегли и не щадили их, но друг перед другом старались истреблять, добывая для себя сколько возможно больше лесного материала, который легко сбывали и на сторону. Таким образом проредел, просветлел обширный дремучий Ущий Бор, в котором строевого леса уже не стало.
Это обыкновенная участь угодьев в чересполосном или общем владении, где владельцы все хозяева и где нет настоящего хозяина. Благодаря попечительному вниманию правительства нашего этот хаос землевладения скоро рассеется; скоро всякий владелец узнает свою собственность, как она есть и должна быть в своих пределах, вымежуется, положит заветные для других грани, и будет иметь возможность беречь для себя и потомства свои угодья, эти поместные капиталы, которых ущерб и расстройство неразлучны с расстройством хозяйств и обеднением края.
Ущий Бор простирается от Гороховца на север слишком на сорок верст. Им разделяется Гороховский уезд на две половины, на горную, за Клязьмой, и на залесную. Дорога идет бором. На сорока верстах нет ни одной деревни, ни одной хижины, где проезжающий мог бы остановиться для отдыха или для ночлега, кроме Флорищевой Пустыни иноков. Эта обитель помещается в глуши лесной, в двадцати пяти верстах от Гороховца; за нею бор идет еще на пятнадцать верст. Богобоязненные отцы, ревностные сподвижники христианства, открыли убежище для странников в своей пустыне, выстроили, против обители, обширный и покойный постоялый двор с двумя половинами, для черни и для особ высшего звания. В зимнюю стужу и вьюгу, в осеннюю ночь, в весенние разливы и водополь, гостеприимное прибежище среди дремучего лесу предлагает вам покой, съестные припасы, уединенное моление и христианские беседы с благочестивыми иноками. Эта обитель в Ущем Бору для странников то же, что известный монастырь на Сен-Готаре.
В глухую полночь в январе месяце, по ухабистой дороге, насилу добрался я до постоялого двора пустыни. Прислужник гостиных комнат, отставной гвардейский солдат, встретил меня и поместил в теплые и чистые комнаты. Я обрадовался сослуживцу как брату. Невольно вспомнили мы о солдатском житье бытье, о прошлых походах, о воре Французе, о житье в Париже, и о прочем. Наконец потолковали о скоротечности времени и жизни, о мирской суете сует, об истинном благополучии и наслаждении под старость лет приютиться к святой обители, жить богобоязненно, уединенно, при храмах Господних, кому Бог приведет, и, наговорившись до сыта, легли спать, но дали слово идти непременно к заутрени.
Гул прекрасного, звонкого колокола, гармонически раздававшийся по лесу, возвестил нам о времени заутреннего моления. Прислужник мой, с фонарем в руках, повел меня в обитель. С своими белыми, высокими стенами, которые в темноте ночной одни бросались в глаза и казались бесконечными, необъятными, уходя в мрачную густоту леса, обитель представлялась воображению таинственным, настоящим святым городом Давида и Соломона. Мрак, но уже не сон, возлегал над святынею. Пройдя ворота, мы пробирались мимо келий, оставив в стороне главную церковь, взошли мы по крутой, широкой, крытой каменной лестнице во второй этаж здания, в котором в обширном продолговатой зале со сводом помещалась теплая церковь. Колоннами разделялась она на трапезу и настоящую церковь. Служба уже совершалась. Пение и благоухание ладана разносились под сводами церкви. Ночной мрак едва рассеивался теплящимися перед иконами свечами; молящиеся едва были заметны вдали, как тени; необыкновенно приятные басистые голоса монахов на клиросе, между которыми звонкий тенор разливался свирелью, внятно возвещали молитвы. В длинных черных мантиях монахи стояли возле колонн, около стен. Для известных молитв они все сходились перед царские двери, приближались тихою поступью, пели все вместе, молились все вместе и расходились на свои места. Благочестие написано было на лицах христовых тружеников, смиренномудрие выражалось в молениях, земные поклоны представляли уничижение рабов божьих и преданность воле провидения. С благоговением и трепетом чувствовала все это душа; голос мой невольно присоединялся к иноческому, слезы умиления не высыхали на глазах. Ночь, полусвет, благочестие молящихся, трогательное пение братии, заставляли вкушать неземное блаженство. Душа погружалась в вечность, и, уносясь из преходящего мира, казалось, прикасалась чистого первоначального источника жизни, правды, благости, премудрости, всемогущества и неистощимого милосердия.
Флорищева мужская пустынь основана в 1651 году по благословлению московского патриарха Иосифа благочестивыми монахами, отшельниками Моисеем и Мефодием. Они сначала построили деревянную церковь и несколько келий. Царь Феодор Алексеевич, во время своей болезни ногами, посетил Флорищеву обитель, прожил в ней несколько недель, полюбил ее уединение, и пожаловал на сооружение каменной церкви и келий значительную сумму денег. В день Успения Божьей Матери здесь бывает ярмарка.
На рассвете я оставил обитель, и еще пятнадцать верст проехал лесом и десять верст открытыми местами до села Пистяков, Гороховского уезда, от которого моя деревня лежит в семи верстах. В Пистяки я приехал в пятницу, в базарный день. Едва добрался между толпами народу и между возами, стоящими по обеим сторонам улицы с мукой, крупой, с рыбой и тушами мяса разного роду, до дому бурмистра. Село Пистяки принадлежит графине П…
— Что это за обозы с кипами тянутся у вас по улице? — спросил я у бурмистра. И что за лица извозчиков! Калмыки, татары!
— Точно они, отвечал бурмистр: везут к нам в село свою ордынскую шерсть, из которой мы, и окрестных деревень жители, вяжем русские чулки и варги. Сегодня базар. Не угодно ли вам взглянуть на наш гостиный двор, на наше изделие и промысл, которым кормимся?
Лавки так называемого гостиного двора плохие, кое-как сколоченные из досок и занавешенные рогожами, наполнены были шерстяными русскими чулками и варгами и завалены кипами шерсти. Толпы продавцов и покупщиков окружали лавки. Хозяину некогда перемолвить слова с человеком посторонним. Около пятнадцати тысяч душ крестьян в селе Пистяках и в окрестных деревнях, в том числе и в моей отчине, промышляют вязанием русских чулок и варег из шерсти, которую привозят сюда из низовых губерний. В Пистяках одни из капиталистов крестьян торгуют шерстью, другие изделием. У торговцев шерстью крестьяне вязальщики покупают обыкновенно шерсти на целую неделю, а торговцам чулками и варегами продают еженедельное свое изделие и на заработки покупают для себя на базаре съестные припасы, одежду и все, что необходимо для дома на целую неделю. Таким образом вязальщики существуют своим рукоделием от пятницы до пятницы. От мала до велика, все мужчины и женщины день и ночь вяжут чулки и варги, по большой части одной иглой, с изумительною скоростью. Иные предпочитают игле четыре спицы. Что, если б благодетельная помещица выписала для своих пистяковских вязальщиков чулочный станок! На станке выделываются чулки и перчатки несравненно скорее и лучше, нежели руками: заронилась бы в массу промышленного народа искра искусства и живости труда, промысл оживился бы, Пистяки процвели и отстроили бы из богатств своих богатый гостиный двор, украшение села и края.
На Руси с базарными днями неразлучны разгульное удальство и молодечество, от которых мирным и трезвым жителям часто бывает не в мочь: полезные занятия их перевертываются вверх дном. Село Пистяки отличается в здешнем краю порядком и тишиною во время базаров. Записные питухи ведут себя в селе смирно и осторожно с тех пор, как назначен бурмистром молодец собою, отменно смышленый и трезвый крестьянин, торговец шерстью. Ему одолжены Пистяки спокойным отправлением своих промыслов.
Видно у вас, господин бурмистр, нет в селе веселого домика, распределителя питий? Народу бездна, однако ж никто не валяется на улице, не бурлит, не бушует, как вихор в поле.
— Есть у нас негодный кабачишка, — отвечал бурмистр, — но в трех шагах от него построена наша поместная контора. Слава богу, у нас в конторе, к нашему счастью, поселились две матушки-кумушки: совесть да строгость! Вот, извольте посмотреть сюда: идет ватага весельчаков прошлого базара. Четверо в славных тулупах, в казанских шапках: это богатые крестьяне; а возле них пятеро оборванышей; и все они с метлами в руках и с лопатами. Все они за буйство в прошлый базар приговорены конторою месть улицу в нынешний базар перед целым народом под нашею сельскою стражею. Видите, как стыд надвинул на глаза богачей шапки! Не весть что дали бы они, чтоб не полоть снегу и не выносить бесчестья от своей братьи. Уверяю вас, что в жизнь свою они не забудут пистяковских метель и лопаток и никогда уже не зашалят в селе, хотя б и погуляли.
Честь и хвала твоему благоразумию, Макар Иваныч, архонт пистяковский!
Он сказывал мне, что торговый оборот каждого базара шерстью и изделием бывает здесь до ста тысяч рублей. Пистяковские торговцы чулками и варгами рассылают свой товар возами во все края России. Замечена здесь в торговле одна неразгаданная причудливость торгу. Если случится в базарный день теплая погода, то цена на изделие и варги понижается, в мороз возвышается непременно. Вязанье чулок и варег начинается осенью и продолжается до открытия весны. Летом народ расходится на разные промыслы. Дома остаются женский пол, старики и малолетние, которые кое-как ковыряют землю. Земледелие здесь в пренебрежении.
Пистяковцы, занимаясь вязаньем чулок и варег, не имеют времени прясть для себя лен и ткать холстину для необходимой одежды. К их услугам трудится с окрестными деревнями тысяч до шести душ, село Верхний Ландех, от Пистяков в пятнадцати верстах. Оно принадлежит разным помещикам; оно тчет синюю пестрядь (бумажную ткань) для крестьянских рубах и ковыряет лапти. Синей пестряди и лаптей здесь выделывается в год более нежели на шестьдесят тысяч рублей. То и другое отправляется обозами в разные города России. Красную пестрядь тчет село Васильевское с деревнями, в сорока верстах от Пистяков. В этом же селе выделывается на русские сапоги кожа. Белую крестьянскую холстину, или так называемую новину, работает село Мыт с деревнями, в тридцати верстах от Пистяков. Здесь красят ее и набивают. Старый и малый обоего пола, день и ночь, прядут лен на русскую холстину. В каждом из этих сел бывают еженедельно базары. […]
|
| |
| |
| Рэмович | Дата: Вторник, 09.07.2013, 10:49 | Сообщение # 4 |
|
Редактор сайта
Группа: Администраторы
Сообщений: 1325
Статус: Offline
| Но вот еще примеры. От Пистяков в двадцати пяти верстах находятся на границе владимирской губернии село Макарий Пурех, Балахнинского уезда Нижегородской губернии, отчина, принадлежавшая некогда князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Теперь оно принадлежит графине М… В этом селе и в окрестных деревнях мужички по зиме, по осени и весной, и даже летом, делают деревянную посуду, ложки, чашки, точат веретена, делают кудели, гребни, ткут синюю и красную пестрядь.
Вам не случалось быть в этом достопамятном селе? Народ путешествует туда, как турки в Мекку, с благоговейным усердием для коленопреклонения в старинной церкви, построенной знаменитым боярином князем Д.М. Пожарским. Церковь двуэтажная. В верхней церкви перед царскими дверьми развешена та самая хоругвь, с которою князь Пожарский ходил спасать Москву с нижегородскою ратью. На одной стороне хоругви нерукотворенный лик Спасителя, на другой Иисус Навин, выходящий на брань и встречающий ангела. Народ повергается толпами ниц перед этою святынею.
Церковники вам покажут печатное Евангелие, подаренное сыном князя Дмитрия Михайловича князем Петром и подписанное его рукою, также несколько утвари, подаренной самим князем Дмитрием Михайловичем. Покажут вам гривну, которую носил князь на шее на голубой ленте, и самую эту ленту; также покажут перевязь, которую князь носил через плечо. Эта перевязь — алая лента с желтыми каймами. Все это видимо новейшей древности. Гривна — не что иное как род звезды, шитой канителью; на ней из канители же вышит крест; в нем по краям вышиты буквы P.F.P.L., то есть, pro fide, patria et lege. Это, кажется, один из девизов прежней Польши. От села в двенадцати верстах вам покажут место, на котором видны вал и развалившиеся каменные погреба. Здесь, скажут вам, была усадьба княжая любимая, в которой часто жил князь Дмитрий Михайлович и охотился. Достоверно только то, что весь здешний край, начиная от села Мыта, принадлежащего теперь князьям Г…, по обоим берегам реки Лух, которая взялась от села Мыту, протекает близ Пистяков и идет к селу Макарию Пуреху, некогда принадлежал князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Это было его поместье, которое потом пожаловано ему за заслуги царем Михаилом Феодоровичем в родовую отчину. Вы знаете, что в старину с поместьев служили; раздавались земли пустопорожние, иногда с крестьянами, или, как прежде говорили, верстались, смотря по чину и занимаемому месту на службе, поместными окладами. За оказанные царю и отечеству услуги жаловались поместья в родовые вотчины. Помещики не имели права сводить крестьян с поместных земель на отчинные. У меня есть копия с жалованной грамоты Царя Михаила Феодоровича князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. […]
За Макарием Пурехом верстах в двадцати пяти лежит на Волге знаменитое село Городец разных помещиков. Здесь зимою бывают необъятные базары на Волге с разным хлебом, мясом и изделиями всякого роду, нужными для крестьянского быту. Возы стоят на реке верст на пять в несколько рядов. В селе шьют сапоги и рукавицы и пекут в большом количестве пряники, которые развозят по всему русскому царству. Один помещик здешнего края устроил фабрику картофельной патоки, которая на подхват разбирается на пряники, и от фабрики помещик получает отличный доход. В окрестных деревнях работают русские шляпы и валенки, которых выходит отсюда на полмиллиона. Есть много мужиков горшечников, заводятся фаянсовая фабрика. В Городец стекаются шерстобиты и портные целыми сотнями. Они здесь находят себе хозяев, составляют артели и расходятся с хозяевами по местам, ими заготовленным, на работу. На Волге многие крестьяне работают большие суда, называемые расшивами, а другие сплавляют эти суда. Здесь найдете самых искусных и опытных водоходцев на Волге. Надобно видеть, а не пересказывать о деятельности этого села и окрестных деревень. Труд кипит; народ толпится на работе, как муравьи, во всякое время года. В семи верстах от Пуреха есть село Вершилово. Здесь живут коренные каменщики и подрядчики на каменную работу. Подрядчики собирают артели каменщиков и ходят с ними в Оренбург, в Астрахань, в Москву, в Петербург, в Малороссию, словом, обстраивают целую Россию. Спросите, где нет на каменных постройках владимирских каменщиков. Они отменно искусны в своем деле и плутоваты с теми, которые не имеют понятия о постройке. […]
Библиотека для чтения, 1839, т. XXXII, с. 3-4; 5; 8-9; 10-19; 26-27; 30
|
| |
| |
| Рэмович | Дата: Вторник, 09.07.2013, 10:50 | Сообщение # 5 |
|
Редактор сайта
Группа: Администраторы
Сообщений: 1325
Статус: Offline
| В опубликованном здесь фрагменте Дмитрий Шелехов рассказывает о впечатлениях от поездки по примыкающим друг к другу территориям современных Владимирской, Нижегородской и Ивановской областей, от пребывания в монастыре во Фролищах (Флорищева Пустынь), где он встречается со старым солдатом, возможно, знакомым его по войне 1812 года. Ущим бором автор называет лес, расположенный вдоль реки Лух по нынешним границам Владимирской и Нижегородской областей — сейчас этот топоним забыт. Неточно указаны названия сел Фоминки (ныне Гороховецкого района Владимирской области), Пестяки (ныне поселок, районный центр в Ивановской области), Ворсма (ныне город в Нижегородской области), расстояние между Гороховцом и Мстерой. Непонятно, о какой «льнопрядильне» «в десяти верстах от Гороховца» идет речь в тексте. Село Макарий Пурех — ныне — Пурех Чкаловского района Нижегородской области. Владельцами сел, которых Шелехов обозначает первой буквой фамилии, были Шереметевы (Павлово), Панина (Пестяки), Дмитриевы-Мамоновы (Макарий Пурех). В очерке упоминается крупнейший фабрикант в Вязниках Е.Г. Елизаров, который первым установил на своем предприятии прядильные и ткацкие машины.
Николай Морохин.
|
| |
| |
